Аркадий Стругацкий - Третий глаз

Эти теоретизирования были настолько неуместны, настолько не укладывались в мои прозаические страхи, что я опомнился.

— И что дальше? — спросил его зло. — Вы, конечно, отменный проповедник, только объясните, наконец, откуда вы меня знаете! Откуда вы столько обо мне знаете!

— Странный человек! — с неожиданным отчаянием произнес он. — Зачем бесполезные вопросы?

Я приподнял зад.

— Не хотите отвечать, не надо. Дело ваше. Но тогда нам не о чем разговаривать. Будет лучше, если вы уйдете самостоятельно.

— Сядьте, — сказал незнакомец. Точнее, приказал офицерским металлическим голосом. Я повиновался, сам того не желая. Упал обратно, даже не пикнув.

— Повторяю. Вы, Александр, вошли не в свой номер. И уйдете отсюда вы, а не я. Уйдете, когда беседа закончится. Не раньше.

Это было чересчур нагло, но я смолчал. Я вдруг почувствовал, что человек смотрит на меня, хотя в темноте его глаза были не видны. И мне опять стало не по себе. Охватило гнетущее чувство, будто в глаза бьет прожектор. Нестерпимо захотелось встать на четвереньки, спрятаться под столиком, закрыться ладошками от этого взгляда-прожектора. С трудом разлепив губы, я выдавил:

— Сижу, сижу…

Тут же стало легко — наваждение исчезло. Таинственный субъект, восседавший напротив, продолжал как ни в чем не бывало:

— Прошу вас, ни на что не обижайтесь. Сейчас вы поймете, почему я называю вас и таких, как вы, плесенью. Вас много. Вас настолько много, что представить страшно. Из миллиарда людей, пока еще сохранившихся на Земле, по крайней мере у половины душа вырождена. И вас становится все больше. Видели, как брошенный хлеб постепенно покрывается гадким бело-зеленым налетом? Человечество заросло вами точно так же. Я не вижу лучшей характеристики, чем слово “плесень”. Это не оскорбление, а рабочая формулировка, наглядно показывающая суть явления. А суть явления в следующем: ваше общество заплесневело.

Незнакомец встал и принялся прохаживаться по комнате. При этом он покинул защитную позицию, а глаза мои уже привыкли к темноте, и я смог его чуть-чуть поразглядывать. Сухая фигура, дурно сшитый костюм, безнадежная лысина, морщинистый лоб, куцые брови. Старикашка?

— Это неизбежно, неотвратимо. Никакое общество не может быть идеально чистым. В нем обязательно живут грибки. К сожалению, они обладают способностью размножаться, и в конце концов плесень проникает в самые корни общества. Это происходит незаметно, большинство живущих либо ничего не замечает, либо не хочет замечать. Между тем переворачивается мораль, усредняется смысл жизни, большинство начинает грызть глотки несориентировавшемуся меньшинству, грызть глотки друг другу, большинство начинает искать, в чью глотку еще можно вцепиться, чтобы хоть немного пожить по-человечески. Цивилизация вырождается.

Человек сел на кровать.

— Я, собственно, имею в виду не только демократические страны, вроде вашей, но и, конечно, гуманистический блок, и блок Ислама, и прочие формации. Вы повсюду. Вырождение повсюду. Общество пока держится, но от корней-то осталась одна форма, одна рассыпающаяся оболочка, и общество долго не выстоит. Оно обязательно рухнет, осыпется грудой разлагающейся биомассы. Будет лежать, вонять на всю Галактику. Дело, так успешно начатое священной исламской войной и последующими эпидемиями, будет доделано, ручаюсь.

— Хорошо, — сказал я ему, решив потерпеть. — Пусть я ни хрена не понимаю, пусть вы мне ни хрена не хотите объяснить — кто вы, зачем — и ладно. Сидим в потемках, беседуем о ерунде. Отлично… Я с вами согласен, честное слово. Хотя, между прочим, слышу о том же на каждом углу: тотальное нашествие сволочи и все такое. Крикунов у нас развелось… А дальше-то что? Вывод какой?

Он жалко усмехнулся:

— Каждому приходится втолковывать… Боже, как трудно увидеть самому простую истину! — и замолчал, мешком обмякнув на кровати.

Он молчал долго.

— Ага, — тогда сказал я. — Теперь увидел. “Бороться за цивилизацию”, да? Знакомый лозунг. Вот вы куда меня собираетесь затолкать, если я правильно понял?

Аудитория сделалась редкостно внимательной. Этот гад снова напружинился, будто бы даже дышать перестал — заслушался.

— Бороться, конечно, модное словечко, — бросил я ему в рожу, — но вы знаете, я не люблю модные словечки, от них жуткая аллергия, — меня понесло. — В этой поганой стране сто лет уже борются, то одни, то другие, ну никак угомониться не могут. Причем, все время с плесенью. И всегда побеждают!.. — меня несло неудержимо. — А у вас нет аллергии? Вы сам случайно не кретин, а? Признавайтесь! Отцы нашей безопасности, наверное, по вам истосковались. Вы бы к ним сходили, исповедались бы, рассказали бы про нашествие сволочей, что вы с этим ко мне, в самом деле. Там вам помогут. Или не ходите, дождитесь очередной облавы…

Я почувствовал, что человек опять внимательно смотрит на меня сквозь призрачный мрак комнаты. Стало душно вдруг, я расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Спина взмокла, майка прилипла к телу. Человек укоризненно сказал:

— Сбросьте маску, Александр. Я же знаю, что вы действительно во многом со мной согласны. Я вообще взял на себя труд как можно лучше узнать вас, прежде чем пригласить сюда. И должен сообщить: внутренне вы отличаетесь от себя внешнего. Вы — обыкновенный человек, который живет в ужасном мире. Но так как человек ест существо, умеющее и любящее приспосабливаться, вы сделались плохим, потому что иначе не выжить. Плохой вы не настоящий, это я знаю достоверно. Вы ведь слушали меня со вниманием, значит, вам это не так уж безразлично, как вы хотите мне показать. А ваш сарказм и ваша злость просто бесподобны. Так что сбросьте маску, если себя уважаете.

— Вы хитрый, — сказал я, с удивлением замечая, что в комнате совсем не душно, скорее наоборот — прохладно. — Умеете не только унижать, но и льстить… Да, мне понятны ваши мысли, хотя они и не ваши, увы. Но зачем их мне пересказывать!

— Агитация, — изрек он. — Еще одно модное словечко. Слыхали? Мне, правда, больше нравится “убеждение”. Как только плесень поймет, что она такое, по-настоящему поймет, она перестанет быть плесенью. По крайней мере захочет перестать. Подчеркиваю, по-настоящему поймет. Осознает каждой клеткой мозга. Чтобы было противно смотреться в зеркало. Стыд — великий целитель, — он устало потер виски. — Те, кто понимает, действительно начинает бороться за цивилизацию. Но вас слишком много, а нас слишком мало.

Я не выдержал, раскричался:

— Да кто вы такой! Кретин? Или кто?

— Я занимаюсь тем, что объясняю плесени положение вещей. Пока не поздно.

— Я не о том, — сказал я нервно, тогда он чудесным образом сверкнул в темноте зрачками и улыбнулся.