Роман Подольный - Легкая рука

— Дальше текст обрывается, — сказал Константин. — Эту запись я нашел четыре года назад у изголовья, ранним утром, очнувшись от чудовищно сумбурного сна. И — начал следить за работами и судьбами нескольких известных физиков В том числе и вашими.

— Вы всерьез считаете, что такой листочек может кого-то и в чем-то убедить?

— Конечно, нет Разве что с вами снова случится подобное, и теперь вы сумеете это заметить, поскольку я вас подготовил.

Он встал, поклонился подхватил рубашку, курточку и брюки и отправился переодеваться. Я стал собирать шахматы.

…Что же, если лучшая моя работа принадлежит “сменщику”, значит, мой двойник в другом мире из нас двоих талантливее. Да и двойник Кости, судя по письму, тоже изобретательнее его и активнее. В одном Константин прав были бы факты, теорию придумать можно. Пусть и неправильную. Так представим себе на минуту, что его догадки верны. Тогда проще всего предположить, что есть некое поле, назовем его ментальным, квантами которого являются наши разумы… Поле охватывает сразу целый комплекс параллельных миров. И кванты-разумы, сходные по параметрам, могут меняться местами. Забавно!

Человек, подготовленный к возможности перемещения, заметит несообразности, которые он в ином случае объяснил был неврозом да склерозом. А было бы любопытно посмотреть на себя в роли великого ученого. И Аня была бы довольна. Нет, это тамошняя Аня довольна мною тамошним… Может быть. Если там я женат именно на ней. Неизвестно ведь, в чем и как сильно наши миры отличаются друг от друга. И — почти наверняка во второй раз наша Вселенная обменялась мною не с тем именно миром, с каким в первый. Можно посчитать, пожалуй, что за свойствами должно обладать ментальное поле, чтобы обеспечивать такой обмен разумами. И что нужно сделать, если хочешь произвести обмен направленный. Именно этим разумом, именно с этим миром… Ага! Это, похоже, Константин и имел в виду. Не отправиться ли на поиски мира, где я — гений? И где Аня — чуть-чуть другая. В частности — хотя бы иногда довольная мною… Будь она поспокойней, нежней, не такая придирчивая… И еще… Перед моими глазами встало наше с нею знакомство в битком набитом автобусе. Тоненькая девушка, вошедшая после меня, каким-то образом успела добыть себе место — и взяла мой портфель к себе на колени…

Мы много раз с тех пор ездили вместе — на всех существующих видах транспорта, включая канатную дорогу. И фигура у нее успела отяжелеть… несколько, а в движениях появилась плавность, даже сановитость. Но по-прежнему в любой толкучке она оказывалась как раз там, где только что освободилось или вот-вот должно было освободиться место, и успевала занять это место прежде, чем спохватывались ближние к нему претенденты.

Даже при посадке на самолет — вот уж где, кажется, твое место в очереди к трапу не имело особого значения — я из хвоста этой очереди видел, как шляпка жены мелькает впереди, как ноги с сильными икрами перебирают ступени трапа. Все первые наши годы она в таких случаях оборачивалась и движением рук звала меня к себе, торопила, и я, если уж не прорывался (извиняясь на каждом шагу) сквозь толпу, то, во всяком случае, делал вид, что тороплюсь, потом и вид делать перестал, и она перестала оборачиваться на трапе.

А если бы ей предложили перебраться к двойнику-академику? Лучше бы обойтись без такого испытания. Хотя в предстоящее мне величие она верит твердо. Верит и подгоняет меня к нему. Все повторяет: “жизнь — в движении, остановка — гибель”. А мне так хотелось остановиться и передохнуть.

Но ведь моя Аня — если следовать той же логике — не отсюда. Столько в ней новых для меня черт и черточек. Или я здесь — откуда-то? И может быть, попал сюда совсем недавно, из мира, где у меня меньше было возможностей, способностей, всего, что красиво именуется творческим потенциалом, либо случаев для их реализации. То-то в последний год я вообще ничего толкового не сделал… А может быть, сотворенное в известную нам с Константином апрельскую ночь — единственная моя работа, которую никто другой в ближайшие годы не сделал бы. А если даже это сделано не мною…

…Я вернулся в свой летний домик. Несколько лет назад, явившись в поселок в самый сезон, в июле, мы с Аней смогли снять лишь этот сарайчик, где места хватало двум кроватям (не слишком длинным), столу с ящиками, игравшими роль бельевого шкафа, и стулу, служившему по совместительству вешалкой. Зато у этого сарайчика замечательное свойство — в любую жару здесь можно устроить отличный сквозняк! Сейчас, в начале июня, курортник может еще позволить себе некоторую привередливость — но я ничего лучшего и не искал…

Так неужели все, что я помню об этом сарайчике, наше первое южное лето с Аней, наши горькие ссоры в те же крымские ночи, — неужели все это было у кого-то другого, даже если такой кто-то — мой двойник… Тут, бывает, встретишь знакомого, которого давно не видел, наперебой сообщаете друг другу всякие события из собственной жизни, делитесь мыслями, обмениваетесь (какое страшное слово!) — идеями — и вдруг чувствуешь: все, что ты ему рассказываешь, он мог бы сам рассказать тебе; все, случившееся с тобой, происходило и с ним; только должность, что он занял, как-то иначе называется, чем твоя, и девушка у него Надя, а не Нина, и вообще он химик, а не физик, но все остальное… Все остальное… Каждый из нас тянет через жизнь — в самой сущности своей личности, в сердцевине ее, в подсознании, сознании и сверхсознании, если такое есть, одну ни с чем не сравнимую ценность — собственную индивидуальность, свое “я”, отличающееся от всех других. А когда выясняется, что отличия эти не столь уж существенны, то “я” получает болезненный удар и долго не может оправиться. Все мы в этом мире — двойники, “все люди — братья”, но, по Константину, в параллельных пространствах у меня есть еще и братья-близнецы. Буду жить под лозунгом: “Овчинниковы всех миров, соединяйтесь!” Ладно. Пора спать, а то я не до того еще додумаюсь.

А утром — нет, еще не утром даже, было только часа четыре ночи — я сидел уже за столом, лихорадочно сооружая математические построения, из которых, кажется, следовало…

Да, налицо достаточно ясная аналогия с туннельным эффектом. Как известно, имеется отличная от нуля вероятность обнаружить микрочастицу внутри области, запрещенной для нее с точки зрения классической механики. Выглядит ситуация так, словно автомобиль на полной скорости подъехал к высокой стене и, вместо того чтобы разбиться, в мгновение ока оказался по другую ее сторону. Вот так же разум — если считать его квантом ментального поля — проскакивает барьер между мирами. Мы просыпаемся не теми, какими легли спать, и не мы видели те сны, которые пытаемся вспомнить утром. И не та женщина варит тебе утренний кофе, и не тот друг приглашает на свой день рождения…