Фрэнк Херберт - Создатели небес. Улей Хелльстрома

Он отвернулся, чтобы Рут не увидела его перекошенное от гнева и боли лицо. На несколько секунд у него поплыло перед глазами, а потом он вдруг понял (очень медленно), что видит какое-то почти незаметное шевеление у края рощицы. Рой коричневых мошек. Похоже, но не совсем. Его очки. Где же его очки? В машине! Мошки начали подниматься вверх и растаяли в вышине. Их исчезновение сопровождалось странным давлением на его чувства, словно звук или что-то, похожее на звук, действовало ему на нервы, но теперь это исчезло.

— Так ты поможешь? — спросила Рут.

«А не такую ли я штуковину видел тогда, у окна Мерфи? — поинтересовался у самого себя Фурлоу. — Что же это такое?»

Рут сделала шаг к нему и посмотрела прямо ему в лицо.

— Бонделли казалось… из-за нас… ты, возможно… станешь колебаться.

«Черт бы побрал эти умоляющие нотки в ее голосе!»

Он мысленно повторил ее вопрос и ответил:

— Да, я сделаю все, что смогу.

— Этот человек… в тюрьме, это только внешняя оболочка, — сказала она тихим равнодушным, почти бесцветным голосом.

Фурлоу посмотрел на нее и увидел, как черты ее лица застывают по мере того, как она говорила.

— Он уже не мой отец. Он только выглядит как мой отец. Мой отец умер. Он мертв… уже долгое время. Мы не понимали этого… Вот и все.

«Боже! Какой же жалкой она выглядит!»

— Я сделаю все, что только смогу, — пообещал он, — но…

— Я знаю, что надежда не велика, — перебила она его. — Я знаю, что они чувствуют — эти люди. Этот человек убил мою мать.

— Люди понимают, что он ненормальный, — сказал Фурлоу, подсознательно говоря это наставительным тоном. — Они видят это по тому, как он говорит… и что сделал.

Сумасшествие, к сожалению, передается окружающим. Безумцы еще больше увеличивают безумие в мире. Общество не выносит сумасшедших и потому желает их изолировать. Сумасшедшие заставляют людей задавать себе вопросы, на которые они не могут ответить.

— Нам не нужно говорить об отце, — сказала Рут. — Не здесь. — Она оглядела рощицу. — Но мне придется поговорить о нем… или же я сойду с ума.

— Это вполне естественно, — заметил Фурлоу, стараясь успокоить женщину. — Он создает беспокойство, и общество отвечает… Проклятье! Иногда слова так глупы!

— Я знаю, — согласилась она. — Я тоже могу пользоваться клиническими обобщениями. Если моего… если этого мужчину в тюрьме признают сумасшедшим и отправят в лечебницу, люди будут вынуждены задавать себе очень неприятные вопросы.

— Может ли кто-либо внешне казаться нормальным, тогда как на самом деле он сумасшедший? — спросил Фурлоу. — Может ли человек быть сумасшедшим, когда он считает себя нормальным? А может, я сам тоже сошел с ума и способен на безумные поступки?

— Я сейчас все время плачу, — произнесла Рут и посмотрела на Фурлоу, потом отвела взгляд в сторону. — Вся моя душа, душа дочери, наполнена скорбью. Я… — Она глубоко вздохнула. — Я способна… ненавидеть… того человека за то, что он сделал с моей матерью. Но я все еще сестра, работающая в психиатрическом отделении, и я знаю весь этот профессиональный жаргон. Но ничто из этого не способно облегчить страдания дочери, скорбящей по матери. Странно, мне кажется, что во мне уживаются два человека.

И она снова посмотрела на Фурлоу, теперь уже не таясь. Взгляд ее был беззащитным.

— И я могу прибежать к человеку, которого люблю, и попросить его, чтобы он увез меня отсюда, потому что я боюсь… я испугана до смерти!

«Человек, которого люблю!» — Ее слова потрясли его. Он покачал головой.

— Но… а как же…

— Нев? — С какой же ненавистью было произнесено это имя. — Я не живу с Невом вот уже три месяца. Сейчас я у Сары Френч. Нев… Нев был ужасной ошибкой. Это жестокий мелочный человек!

Фурлоу почувствовал, что горло у него сжалось, чтобы не выдать свои эмоции. Он прокашлялся и, глядя в темнеющее небо, сказал:

— Через несколько минут совсем стемнеет.

Как же глупо и бессмысленно прозвучали эти слова!

Рут дотронулась до его руки.

— Энди, о Энди, что же я наделала?

Она очень медленно приблизилась к нему, и он обнял ее, провел рукой по волосам.

— Мы снова вместе. Мы снова вместе, — повторял Фурлоу.

Рут посмотрела на него.

— Вся беда в том, что этот человек в тюрьме не производит впечатления сумасшедшего. — Слезы текли по ее щекам, но голос звучал твердо. — Он считает, что моя мать изменяла ему. Большинство мужчин переживают по этому поводу.

Мне кажется… даже Нев мог страдать из-за этого.

Внезапный порыв ветра стряхнул на них капельки воды с листьев.

Рут высвободилась из его объятий.

— Давай пройдемся.

— В темноте?

— Мы знаем дорогу. Кроме того любители верховой езды установили там фонари. Их можно видеть каждую ночь, если идти через пустырь в больницу. Они автоматические.

— Может пойти дождь.

— Ну и пусть, щеки мои и без того уже мокрые от слез.

— Рут… милая… Я…

— Давай просто пройдемся по этой дороге… как когда-то.

Но Фурлоу все равно еще колебался. В этой рощице было нечто пугающее… какое-то давление, почти ощутимый шум. Он подошел к машине, нагнулся и стал искать очки. Надев их, он огляделся — ничего. Не было никаких мошек, ничего странного… кроме этого давления.

— Тебе не понадобятся очки, — сказала Рут. И взяла его за руку.

Фурлоу вдруг обнаружил, что не может говорить, внезапно ощутив боль в горле. Он попытался проанализировать этот страх. Он боялся не за себя. Он боялся за Рут.

— Идем же! — торопила его женщина.

Фурлоу позволил ей повести себя вперед по траве в направлении аллеи для верховых прогулок. Внезапно темнота обступила их, едва только они вышли из эвкалиптовой рощи и оказались под соснами и каштанами, растущими вдоль этой аллеи. Ее освещали фонари, прикрепленные к деревьям на довольно большом расстоянии друг от друга и образовывавшие причудливые тени сквозь промокшую листву. Несмотря на прошедший днем дождь утрамбованная копытами тропа не раскисла.

— Мы одни сейчас на этой аллее, — сказала Рут. — Да и кто выйдет из дома в такое время и в такую погоду? — Она сжала его руку.

«Но все же мы не одни», — подумал Фурлоу. Он ощущал присутствие чего-то рядом с ними: что-то было в воздухе, наблюдало за ними, несло какую-то опасность. Он опустил свой взгляд на Рут — макушкой она доставала ему до плеч. Ее мокрые волосы тускло блестели при свете фонарей. Гнетущая тишина сырого леса обступила их… И странное ощущение давления тоже не нравилось ему. Утрамбованный чернозем поглощал звуки их шагов.

«Это ощущение сводит меня с ума, — подумал Фурлоу. — Если бы о нем рассказал какой-нибудь пациент, я сразу бы попытался определить источник этих галлюцинаций».

— Я любила гулять здесь, когда была ребенком, — сказала Рут. — Еще до того, как здесь установили эти фонари. По мне так лучше бы их и не устанавливали.