Пол Андерсон - Странник. Зима Мира

— Вы вообще-то правы, сэр. Я сбежал оттуда еще будучи совсем мальчишкой. — Было удобнее всего утверждать, что он родился в северо-западной провинции Империи — местные горцы были мало известны на берегах залива Дельфинов.

Боцман пожал плечами. Его внимания требовали другие члены команды. Это была пестрая публика — в Империи в нынешнее время не хватало своих моряков.

— Понимаю. А ты ведь не умеешь ни читать, ни писать, верно? Ничего, тебе объяснят наши правила. И помни — мы живем сейчас по законам военного времени. Макни большой палец в чернила и поставь отпечаток вот здесь. Спустись вниз на вторую палубу и доложись помощнику инженера.

Джоссерек больше отдавал предпочтение не пароходам, а парусникам, и даже на борту моторных судов работал наверху. Эта черная дыра оказалась еще жарче, зловоннее, грязнее и шумнее, а работа — более тупой и изматывающей, чем он предполагал. Но на борту собственного корабля Сидира никто из начальства не станет присматриваться к кочегару, если он ведет себя, как надо, и справляется со своими обязанностями.

В свободное от работы время он занимался исследованием судна, что было совершенно естественно для новичка, но необходимо было держаться подальше от офицерской палубы. Несколько раз он издалека видел Донью, но в первые четыре дня приблизиться к ней случая не представилось.

Он смыл сажу и угольную пыль, одел чистую одежду и выбрался подышать чистым воздухом. Вокруг было немного людей, и никого в той части главной палубы, откуда он появился. Сзади возвышался полуют, где размещались камбуз, плотницкая мастерская и другие служебные каюты. Впереди — трехъярусная рубка. В ее верхней передней части — капитанский мостик, а самый верх увенчивала труба. С помощью веревок, тентов-навесов и перегородок были образованы балконы на верхней палубе для привилегированной части команды. Джоссерек нашел укрытие между двумя небольшими медными орудиями, которыми было оснащено судно, где, развалившись, он с удовольствием дышал свежим воздухом.

Корпус дрожал под ногами. Бриз относил дым в сторону и приносил запахи сырости, ила, тростниковых зарослей и влажной почвы. Хотя солнце и стояло в зените, подсвечивая висевшие высоко в небе кучевые облака на западе, воздух оставался холодным. То тут, то там взгляд цеплялся за корягу или песчаный островок, или же за последние таявшие льдины, доносимые до этих мест известным всем течением, и, боясь столкновений с ними, флот держался середины русла, так что глазам Джоссерека открывалась широкая гладь реки, простирающаяся до берега. Он следил за рыбой, цаплями, стрекозами, первыми москитами, стволами деревьев, унесенных половодьем. Высокие берега круто обрывались вниз, там росла густая трава, а выше — кустарник и ивы, за которыми тянулась вверх земля, приобретая изумрудно-зеленый цвет; здесь кусты перемежались с цветочными полянами, дубовыми и сосновыми рощами, и не было видно никаких признаков людей, кроме далеких развалин какого-то замка. Это еще не была территория Рогавики. Некогда Арваннет захватил эту территорию и до сих пор удерживал ее; однако гражданская война и последовавшая вслед за ней чума вызвали опустошение здесь в давние времена, и впоследствии ни у кого не возникало желания восстанавливать местные поселения, а город-государство был рад формальной повинности нескольких племен, которые переселились сюда из диких лесов. Лес еще не начал цвести. И даже после такого короткого продвижения на север от залива тамошний климат ощущал на себе дыхание ледников.

«Такого марш-броска им совершать еще не приходилось, — подумал Джоссерек. — Я не сомневаюсь, что бароммианцы недовольны такой медленной скоростью продвижения. Но просто невероятно, как Сидиру удалось добиться даже такого от своей пехоты, артиллерии, инженерных войск и начальников штабов. Я не верил в реальность срока в двадцать дней, публично объявленного Сидиром перед походом, однако теперь верю».

Одной из причин, по которой он хотел попасть на борт корабля, и было проверить справедливость обещаний Сидира. Конечно, он был не единственным разведчиком, собравшим сведения для приморцев. Но им чрезвычайно не хватало данных о том, насколько грозной стала возрожденная Империя, особенно на суше. Каждая крупица подобной информации имела важное значение.

Джоссерек обвел взглядом войска. С такого расстояния они казались огромной массой, перемещавшейся вдоль берега и по долине словно медленное цунами. До него доносились грохотание повозок и скрип колес, топот сапог, стук копыт, бой барабанов. Вверх вздымались знамена и наконечники копий, и создавалось впечатление, что под ветром колышется сама прерия. Он различал одиноких всадников в авангарде или на флангах, блеск стали, а когда они пускали своих коней в галоп, их плащи развевались на ветру, сверкая радужными оттенками. Временами какой-то всадник трубил сигнал, перекрывая волчьим воем рожка грохот барабанов.

Джоссерек отвернулся от вида армии и увидел Донью.

Она обогнула верхний балкон, расположенный на рубке и остановилась у поручня, вглядываясь куда-то вдаль. На ней было рахидианское платье до колен. Неужели Сидир решил, что его любовница не должна носить арваннегианские одежды? Джоссереку показалось, что она немного похудела, а лицо ее стало пустым, невыразительным; однако ее фигура по-прежнему дышала здоровьем и излучала гордость.

Сердце его запрыгало. «Осторожнее, осторожнее!» На нижней палубе бароммианский офицер курил трубку. По возрасту не похоже было, что он участвовал в предыдущей кампании против Рогавики. Джоссереку представился отличный случай, и он понимал это. «Все равно — соблюдай осторожность!» Небрежной походкой, надеясь, что не переигрывает, он вышел из своего укрытия и начал напевать песню тихо, но все же достаточно громко, чтобы быть услышанным. Мелодия песни была из Эоа, однако слова… были на языке северян:

«Женщина, у тебя есть друг. Стой спокойно! Слушай молча!»

На тот случай, если бароммианец понимал слова и спросит его, у Джоссерека было наготове объяснение: он выучил эту песню в таверне у приятеля, который когда-то работал на торговой фактории в верховьях реки. Он присовокупил еще несколько строчек, превратившие песенку в банальную любовную историю. Однако бароммианец лишь бросил на него пустой взгляд и продолжил дымить своей трубкой.

Пальцы Доньи сжали поручень. Во всем другом отношении она просто, как всякий, наблюдала за приближавшимся Джоссереком. Он продолжал петь:

— Помнишь меня, я из Сияющей Воды? Мы были вместе, когда они схватили тебя. Можем ли мы встретиться?

Боясь, что за ней могут следить, Донья лишь слегка кивнула.