Пол Андерсон - Странник. Зима Мира

Джоссерек сжато поведал об остальной части своей истории. Они перебросились еще несколькими словами, не замышляя обширных планов на будущее — просто ободряли друг друга надеждами, призывали к осторожности, договорились о дальнейших свиданиях и как связаться на случай крайней необходимости. Он сообщил часы, когда он работает и когда свободен, и рассказал, где расположены два вентиляционных устройства на палубе, через которые хорошо передается звук — через одно — в двигательный отсек, а через другое — в ту дыру, где спали простые матросы.

— Если я срочно понадоблюсь тебе, кричи в одно из этих устройств, и я тут же выскочу.

Он потрогал ножны и подумал, что во время вахты может воспользоваться еще гаечным ключом или ломом.

— Я сделаю лучше, — сказала она ему. — Сидир опасается, что со мной может что-нибудь случиться не меньше, чем налет партизан. Поэтому он дал мне свисток, который всегда висит у меня на шее. В случае чего я свистну в него три раза. Идет?

— Хорошо, — согласился он, поцеловал на прощание и ушел, удивляясь ревности, которую Сидир вызывал в нем.

Дожди изводили армию девять дней подряд. Лишь вечером ледяной ореол звезд засверкал вокруг полной луны, и ее сияние дрожало над кружащейся, хихикающей темнотой. Долина на берегах реки сверкала белизной: ледяные кристаллы на траве тут и там сверкали, точно алмазы, да вздымались вверх голые ветви тополей. Повсюду были видны лагерные костры и горели фонари дозорных. Но это были лишь искры в огромном пространстве ночи, и до Джоссерека долетали лишь едва слышные признаки присутствия армии — то чей-то крик, то лошадиное ржание, или же одинокая мелодия флейты. В холодном воздухе ощущался легкий запах дыма.

Отпустив последнего человека из тех, кто хотел с ним переговорить, Сидир поднялся по лестнице из своего рабочего кабинета на верхнюю палубу. На несколько секунд он остановился, глубоко вздохнул, потом выдохнул весь воздух из легких, напряг и расслабил мускулы, пытаясь успокоиться. Как же устал он весь день проводить, сидя за столом! Настанет ли когда-нибудь день, который он проведет в седле?!

«Да, с помощью Бога, объявленного вне закона! — подумал он. — Надо потерпеть! Ягуар, дожидающийся жертвы, позволяет себе лишь шевелить хвостом. — Он скривился. — Вся беда в том, что у меня нет хвоста, которым я мог бы крутить».

В поисках спокойствия в окружавших его безмятежных картинах природы, вечных и незыблемых, он окинул взглядом верхнюю часть корабля: темные пятнышки, которыми являлись швартовые тумбы, крышки люков, лебедки, блеск пушек и наконечников копий стражников, вздымающихся вверх к созвездиям. Он отлично знал их — Оцелот, Меч-Рыба, Копье Багрола… Но некоторые из них, вроде Голубя-Трубача, не были видны в этих широтах, а другие были не знакомы ему. Прямо над головой он отыскал Марс и погрузился в созерцание его голубоватого сияния, пока сам не понимая, почему, из глубин памяти ему не припомнился один факт, который в Наисе ему сообщил астролог, занимавшийся поиском забытых записей и картин в гробницах забытых царей. По мнению астролога, Марс некогда был красным — таким он виделся тем, кто жил до нашествия ледника.

Чувство безмерной древности охватило Сидира. «Неужели я действительно привел армию в Неизведанный Рунг, возникший так давно, что изменились сами небеса?»

Он выпрямился. «Но делают же это варвары, как и охотники за металлом».

И от этой мысли перед его глазами возник образ Доньи, и беспокойство тут же охватило Сидира: ведь она ждет его в каюте. Неожиданно он почувствовал жар. Он отошел от поручня и, пройдя по палубе мимо бледно-желтого окна к двери, широко распахнул ее.

Каюта была узкая и без особых удобств, если не считать кровати, на которой сидела Донья, скрестив ноги, а руки сложив на груди, с выпрямленной спиной и высоко вскинутой головой. Несмотря на холод, на ней была только головная повязка, украшенная бусами, и его свисток. Лампа, висевшая на цепи, слабо светила, и все же в ее смутном свете можно было разобрать маслянистую дымку, но несмотря на это, Донья выделялась ярким пятном на фоне гротескно величественной темноты, которая выползала из углов каюты.

Сидир с участившимся пульсом закрыл дверь. Он попытался взять себя в руки. «Иди медленнее. Будь мягким. Не так, как прошлой ночью».

— Я… э-э… сожалею, что опоздал, — произнес он на арваннетианском. На столике лежала какая-то открытая книга. Она много читает, вне всякого сомнения, пытается овладеть письменностью за время похода. Но ведь здесь слишком мало света для этого!

Она также много играла на лире, которую он отыскал для нее — та, как призналась Донья, чем-то похожа на рогавикианскую арфу. Она наслаждалась жизнью, забрасывала вопросами каждого, с жадностью ела и пила, играла в карты и кости и другие настольные игры, со все более растущим мастерством, а порою, выпив вина, напевала песни своего народа. Однажды на празднике она танцевала, но это оказалось слишком возбуждающим зрелищем — впоследствии она танцевала только для него одного. А в этой постели…

«Кроме последних двух или трех дней. Что-то она загрустила. Или „загрустила“ — это не то слово? Во всяком случае она спряталась за маской безразличия, почти ничего не говорила и сидела неподвижно час за часом. А когда к ней приходил я, она едва замечала это — совсем не так, как раньше. И прошлой ночью она отказала мне. Стоило ли мне заставлять ее силой? Она покорно стерпела меня. Но любая рабыня была бы на ее месте лучше!»

Ее близость мучила его.

«Нет. Никогда — после всего того, что у нас с ней было. Я ничего не могу с собой поделать и снова сделаю ее такой, какой она была».

Поскольку она молчала, он продолжал:

— Меня задержал курьер, только что прибывший из Ягодника. — Так по-арваннетиански звучало название места, где он оставил позавчера первое из своих подразделений для основания базы. — Поскольку мы поставим здесь второй гарнизон, мне бы хотелось, естественно, знать, как там дела.

— Ну и как? — Хотя она и говорила вялым голосом, но ведь все-таки прервала свое молчание! Ему захотелось вдруг сказать ей что-то приятное.

— Патруль попал в засаду. — Он досадливо поморщился. — Два человека погибли, трое ранено. На рассвете караульный был найден связанным.

«Неужели она улыбнулась?»

— Хорошо, — прошептала она.

— Krah? — Он сдерживал свой гнев. — Что здесь хорошего? — спросил он. — Что погибли люди?

— Почему бы и нет? Клан Йяира — далеко не увальни.

— Но… — Сидир расставил ноги и широко раскинул руки, пытаясь образумить ее. — Донья, это же бессмысленно. Погибло и четыре северянина. Из них — две женщины. Остальные наверняка видели, что не смогут победить в схватке, но дрались, пока горн не вызвал подкрепление. Да это же полное сумасшествие — атаковать так близко от нашего лагеря!