Андрей Имранов - Антитезис

Лукшин, почерк которого был невообразимо далек от того, который он считал «каллиграфическим», поморщился. Вирджил это сразу заметил:

— Чего морду кривишь, дура? Я не о чистописании школьном говорю — оставь его педантичным бюрократам и манерным девицам. Я говорю о каллиграфии в том смысле, в котором ее понимали самураи. Потому что основной принцип настоящей каллиграфии тот же, что у фехтования — не делай небрежных движений. Так вот — не делай их. Вообще. Тогда будет тебе счастье и тульский пряник в придачу. Давай, работай.

Лукшин почесал затылок ручкой и задумался. Информации, конечно, было немного, он бы с удовольствием порылся сейчас в Интернете, ну да ладно. И не такое бывало. За свою карьеру он насмотрелся случаев, когда какую-нибудь одну-единственную фразу раздували полосы на две. И ничего, чаще всего никто и не замечал, что в тексте 99 процентов «воды». Методы были Лукшину знакомы — приплести всякие факты «к месту», вспомнить недавние скандалы «по теме», понапускать туманных предположений, создав нужное впечатление. А кстати…

— А в каком ключе написать-то надо? — спросил Лукшин, внутренне гордясь тем, что сообразил спросить и немного расстраиваясь тем, что сообразил — не сразу, — кого плохим выставить, кого хорошим?

— Как это — кого выставить? — Вирджил как будто удивился, но сделал это настолько натужно, что делай он это на сцене, его бы освистали и с последней галерки, — разве можно кого-то выставить иначе, чем он сам себя выставил?

— Конечно! — В отличие от Вирджила, Лукшин удивился вполне натурально, — кого угодно можно выставить с любой стороны, что бы он там на самом деле не сделал — как заказчик скажет. Это всегда так делается! Да и вообще… разве моя работа не в этом будет заключаться?…

Последовавшее в ответ мелкое хихиканье подтвердило Лукшину его предположение, что Вирджил над ним просто издевается за то, что он, Лукшин, не вспомнил про это умение раньше, когда перечислял навыки хорошего журналиста. Но Вирджил опять его удивил:

— А вот напиши в таком ключе, в котором ты сам хочешь. Нет, не так. Напиши в таком ключе, который тебе кажется правильным.

Лукшин, если честно, не уловил разницы, но на всякий случай, задумчиво кивнул. Потом принялся думать над статьей. Машинально сунул в рот кончик ручки, но тут же, сморщившись, вытащил и недоуменно поднес к глазам — рот наполнился горечью. Вирджил фыркнул, потом весело заявил:

— А я ей только что в ухе ковырялся, — и захохотал в голос.

Дима поперхнулся и брезгливо положил ручку на стол. Вирджил захохотал еще громче, даже начал в восторге стучать ладонью по столу. А Лукшин сидел и думал, что все в мире относительно и что зарплата в пять тысяч евро может показаться ему недостаточной еще до окончания испытательного срока. Вирджил вдруг резко прекратил хохотать и посмотрел Лукшину в глаза. Тот едва успел согнать с лица брезгливую ухмылку.

— А ведь я тебе не нравлюсь, а? — серьезно и спокойно спросил Вирджил.

Лукшин отвел взгляд.

— Мне кажется… — сказал он, лихорадочно подбирая слова, — вы… очень хороший… специалист. Да. Я тут за двадцать минут узнал больше, чем за последний год, и…

— Но я тебе не нравлюсь?

— Ну… да… — если бы люди произносимые слова не слышали, а видели, то это «да» было бы очень мелкого шрифта и почти прозрачное. Дима виновато пожал плечами и поднял взгляд. Вирджил смотрел на него ожидающим взглядом напрашивающегося на дерзость гопника и Лукшин не сдержался:

— Да. Очень не нравитесь. Меня от вашего вида блевать тянет, — «ну все, точно выгонит. Да и врезать может запросто». Но Диму потихоньку наполняло уже знакомое ему злое веселье. «А ну и пусть. А и пошел он со своими масонами»:

— Я рад, что вы не подали мне руки, когда я вошел. У вас ладони наверняка потные, мягкие и липкие, как свежее тесто. Бритье ваше выглядит, скажу вам, просто отвратительно… голову можете, конечно, не расчесывать, но мыть все-таки не помешает — а то живность заведется. У вас мокрые подмышки, — Дима указал глазами, — под пиджаком на рубашке пятна… и я даже боюсь себе представить, как оттуда пахнет.

— Это ты еще носков моих не нюхал, — спокойно ответил Вирджил и, откинув голову, заржал. Шмыгнул, мотнул головой и сказал:

— Это хорошо, это нормально. Эффект достигнут, причем за потрясающе короткий срок, — посмотрел на недоумевающего Диму и пояснил, — начальник не должен нравиться подчиненному. И совсем неплохо, если он будет ему противен.

— В каком смысле? — спросил Лукшин, даже сам не поняв, что что-то сказал — в голове у него было совершенно пусто. «Сбить шаблон» — вдруг вспомнил он. В некоторых техниках подобные финты так называются — когда делаешь что-нибудь очень неожиданное, чтобы сбить человека с толку и ввести его в ступор. И хотя все эти техники Лукшина отталкивали больше, чем привлекали, он находил, что кое-что полезное в них есть.

— В самом прямом, — Вирджил посмотрел на Лукшина, а потом вдруг очень масляно улыбнулся и подмигнул, — а ты как думал, противненький?

Дима чуть со стула не свалился, а Вирджил опять засмеялся.

— Да ладно, не пугайся, — выдавил он сквозь хохот, — я натурал. Или ты, — взрыв хохота, — наоборот, обрадовался?

«Да», — мрачно подумал Лукшин, — «не знаю чего он добивается, но чую я, через пару недель ни одного шаблона у меня не останется. Если я, конечно, раньше не свихнусь.»

— Ну, повеселил, шельма, — сказал Вирджил, шмыгая и утирая рукавом выступившие слезы, — это просто праздник какой-то. Хе-хе. Начальник должен быть противен подчиненным — это обеспечивает их максимальную мотивацию. Про это мало где написано, потому что выглядит, хе-хе, неэтично. Но соображающие люди обычно своим умом доходят. А ты думал, зачем все эти планерки, летучки, ковер и вазелин? Почему как специалист добирается до кресла повыше, так сразу теряет все свое образование со средним включительно? Правда, большинство начальников получают ненависть вместо презрения — это проще, хоть и не так хорошо. Но уж лучше пусть подчиненные ненавидят и боятся начальника, чем любят. Если любят — это, брат, никуда не годится.

— Да ну? — с сомнением протянул Лукшин, — а я читал…

— Про колобка ты тоже читал. И что, веришь? Ну да, противоречит вбитой нам с детства картинке — любимый и уважаемый лидер, дружный коллектив. Нет-нет, есть варианты, когда это так. Более того, это действительно максимально эффективная схема…, но. Но не для среднестатистического человека. Если ты уверен во всех своих подчиненных, можешь стать им мудрым, любящим отцом и твоя команда покажет чудеса. Но если среди них есть хоть одна гнида, ты окажешься по уши в дерьме. Поэтому стань дерьмом сам — и окажешься, если не на первом месте, то, по крайней мере, близко к вершине. Независимо от того, каких лошадей ты набрал в упряжку.