Вячеслав Букур - Поиск-87: Приключения. Фантастика

Несуразности начались у Саньки Синюхина где-то день на третий. Весь сеанс на полевом стане он провел в обычной полудреме, мысленно направляя действие по своему пути: размышлял, что мог бы сделать де Фюфон, обладай он в момент своего пленения обыкновенным автоматом, пусть даже не современного образца. Однако к концу картины его охватило какое-то странное беспокойство: будто что-то случилось, пока он пытался вооружить героя не свойственным эпохе оружием. Зрители вроде остались довольны, не роптали. Что же случилось? Всю ночь Кокоть проворочался с боку на бок и на другой день ходил злой и насупленный.

Вечером он приехал в дальние Никуличи, настроил аппарат и впился глазами в ярко подсвечивающийся цветными красками экран.

…Все началось со сцены на постоялом дворе. На этот раз карета не выезжала навстречу бродячему театру, а стояла в глубине двора. В ней сидела задумчивая герцогиня и перечитывала письмо де Фюфона, где он назначал ей свидание на этом дворе. Появился запыленный герцог д’Анвиль с отрядом всадников, закричал: «Сударыня, отдайте письмо!» Она в отчаянии стала запихивать его в корсет, и тут во двор въехал фургон с театральной труппой. Злая гримаса перекосила лицо герцога, он потянулся к груди красавицы, требуя письмо, но был остановлен криком: «Готовься, злодей!» Это де Фюфон со шпагой бежал ему навстречу. Кавалер ранит герцога, красотка Мадлен падает на тело раненого, рыдая: «О, мой возлюбленный!» А дальше началась уже такая каша, не имеющая никакого отношения к первоначальному сюжету, что Саньке оставалось только озадаченно моргать и трясти кудрявыми патлами. Ну и ну…

А зрители так ничего и не узнали. Они хохотали, посвистывали, а в местах с любовными сценами емко крякали. Разошлись, похваливая кинщика, который не то что другие, — не возит разную чепуху.

Но сам-то Кокоть как мог вынести надругательство над любимым искусством?! Отказавшись категорически от ночлега в деревне, он яростно заводил «газик», рвал рукоятку. Переваливаясь на ямах и разбрызгивая грязь, передвижка с воем скрылась во тьме.

В этот раз он не стал изощряться, искать какую-то поляну, устроился прямо на дорожной обочине, подвесив экран на телеграфный столб. Знал, что вряд ли кто поедет ночью по хляби в дальнюю деревню. Дрожа от возбуждения, включил аппарат.

…Теперь де Фюфон вообще был злодеем. С герцогиней, красавицей-злодейкой, он колесил по Франции, преследуя и мечтая настичь в смертной своей погоне героя-герцога д’Анвиля, беззаветно преданного королю. Герцог переодевался, прятался под личиной богатого актера, и Мадлен, любимица публики, дарила ему ласки в номере какого-то мрачного постоялого двора. Но справедливость торжествует: злодеи схвачены, их ведут на эшафот. И вот уже герцогиня с позорного помоста бросает платок со своим вензелем стоящему неподалеку д’Анвилю. Он вздрагивает, прячет платок и вдруг, вскочив на лошадь и обнажив шпагу, начинает пробиваться к эшафоту, с которого тянет к нему руки прекрасная женщина. Вот он уже рядом, мечутся палачи, возбужденно озирается де Фюфон…

— Сейчас же прекратить безобразничать! — крикнул с передвижки Кокоть. Крикнул, испугался, хотел выключить аппарат, но никак не мог дрожащими руками нашарить выключатель.

Сразу после окрика движение на экране замедлилось. Толпа, сквозь которую герцог пробивался к эшафоту, ахнула и застыла с открытыми ртами. Сам же д’Анвиль обернулся к Саньке и сказал, недовольно морщась:

— Что вы хотели, достойный юноша?

Палач сел на круглую, похожую на пень, тумбу, где только что собирался рубить головы, сложил на груди руки и зевнул. Де Фюфон принялся чистить какое-то пятно на рубашке. Красавица же герцогиня наклонила к плечу головку и подмигнула Саньке: лукаво, значительно — так, что знобь, ударившая в виски, моментально пролилась на все тело, до пяток. Он наконец-то нашарил выключатель, повернул его… Однако изображение и не думало исчезать: так же светилось, струилось красками полотно, и так же продолжали жить и разговаривать помещенные в этот квадрат люди.

— Кто вы, дитя мое? — пожевав губами, спросил толстый аббат-исповедник.

— Я киномеханик! — гордо сказал Санька Синюхин. — А вы прекратите… это непорядок!

Замешательство усилилось: все сгрудились в кучки и стали о чем-то толковать, озадаченно оглядываясь на аппарат, на настороженно таящегося за ним парня.

— Каковым бы ни было ваше ремесло, любезный мсье… — с достоинством и обидой начал аббат, но был прерван. Подобрав длинные юбки, красавица герцогиня спрыгнула с помоста, протиснулась сквозь толпу и, вмиг оказавшись на переднем плане и заслонив всех, сказала, протянув руку к аппарату, за которым прятался от ее удивительных глаз Санька:

— Но почему бы любезному мсье самому не подняться к нам, дабы мы вместе могли разобраться в мучающих его несообразностях жизни?

Санька хотел присесть и зажмуриться, прижаться лбом к металлу, чтобы успокоить бухающую в голове кровь, но ничего не получилось — такой нежный, такой звонкий голос тек с экрана, совсем рядышком…

Красавица надула губки:

— Что же вы не подойдете? Дама протягивает руку… фуй, это даже неприлично!

Кокоть мешком свалился с киноустановки. Вяло, заторможенно изгибаясь, поднялся, почесал ушибленную ногу и захромал к экрану. Большими костлявыми пальцами ухватил за запястье пухлую руку красавицы, и без особых усилий был втянут ею на площадь. Здесь, освещенный ярким солнцем, он зажмурился и стал тереть глаза, нахохленно осматриваясь. Странное впечатление: стоило шагнуть за какую-то черту — и вот ты уже в другом пространстве, тоже трехмерном и наполненном жизнью. А вглядишься — и там, за порогом, который только что перешагнул, увидишь старенький свой фургончик, услышишь, как сладко вскрикивают и шлепаются в колеях лягушки, как шумит вдоль дороги темный непролазный лес…

Взяв Саньку за руку, герцогиня повела его к помосту — туда, где народ бурлил и удивлялся явлению незнакомца. Возле дощатого эшафота она повернулась к Саньке, дотронулась до подбородка и воскликнула:

— Глядите, друзья, а ведь он совсем недурен!

Де Фюфон отвернулся с судорожной усмешкой, а д’Анвиль глухо выругался. Странная веселая жуть овладела Синюхиным. Он выпрямился и, не обращая ни на кого внимания, коснулся плеча женщины. Она чуть откачнулась и пробормотала, прикрыв глаза:

— Что же вы можете предложить женщине, сударь?

Припомнив читанные романы, а еще больше — смотренные раньше фильмы, Кокоть ответил с достоинством:

— Руку и сердце, мадмуазель!

Ответ вряд ли пришелся герцогине по вкусу, это Санька уловил по реакции: искривив лицо, она крикнула визгливо:

— Да оставьте их при себе! Мне скучно, разве вы не видите? Как все примитивно, господи! Мне скучно, скучно — вы слышите, граф?