Станислав Михайлов - Эра воды

Подобный молниеносному гепарду, ринулся я в самую гущу кустарника. С хрустом, достойным тяжелого вездехода, проломился через путаницу ветвей. Бездумно раздирая кожу и сшибая ненавистные волосатые плоды, прополз там, где не смог пройти, пока, наконец, не увидел источник.

Тонкая прозрачная струйка выбивалась из расселины в крутом склоне холма, около полутора метров над землей. Едва заметным ручейком сбегала она к ограде и терялась в траве.

Я распрямился и тут же пожалел об этом. Резкая боль скрутила меня. Я упал на колени, обхватив многострадальный живот, и содрогался в конвульсиях до тех пор, пока последнее воспоминание о треклятых ягодах не покинуло его.

Ручеек, до которого пришлось добираться уже на карачках, помог облегчить мучения и напоил меня. Символично, что первая пища здесь оказалась несъедобной, а первая вода пошла больше на промывание желудка, чем на утоление жажды. Глубоко символично.

«Но ведь закончилось хорошо. Значит, и дальше все будет хорошо», — со свойственным мне оптимизмом заключил я и, отсидевшись в теньке, пока не восстановятся силы, двинулся дальше. Уже через несколько шагов показалась узкая лестница, словно бы нарочито грубо вырубленная в откосе. Пожалуй, если смотреть издалека, ее и не заметишь, так органично она вписывалась в естественные неровности. Кстати, если бы я пошел здесь, не пришлось бы продираться через чертов пустынник, и руки-ноги не саднило бы от свежих царапин.

Путь наверх не выглядел особенно трудным. Если бы не усталость и не голод, я одолел бы его минут за десять, а так проколупался целых полчаса. Вершина оказалась плоской и пустой: ни кустика, ни даже крупного валуна. Солнце уже спряталось в дальних холмах, воздух посвежел, хотя по-прежнему оставалось тепло. Стремительный Фобос убежал за горизонт. В гаснущем небе проступили первые звезды. Одна из них — зеленая, яркая — притягивала взгляд сильнее других. Когда станет совсем темно, рядом с нею можно будет разглядеть крохотную желтоватую точку. Много лет назад, снежным январским утром, я узнал, что мои родители теперь там. То, что от них осталось. И что никогда не выполнятся обещания. И никто не заберет меня из интерната домой.

Зимними ночами, если небо не закрывали облака, я сбегал из спальни, на цыпочках спускаясь по запасной лестнице, натягивал на ходу термоплащ, не сданный, как положено, в раздевалку, открывал украденным ключом заднюю дверь и валился в сугроб, чтобы пялиться на Луну. Она казалась такой огромной, втрое больше здешнего Фобоса, и я разглядывал ее впадины и горы — и в бинокль, и невооруженным глазом. Я думал, что там давно живут люди: путешествуют, работают и хоронят мертвых, а с Земли она такая же, какой была тысячи лет назад — желтый, а иногда белый или красноватый небесный глаз.

Лежа в сугробе, я забывал об интернате и родителях, мечтал улететь на другую планету, на Венеру, Юпитер или Марс, да хоть на Плутон. Мне хотелось убраться с Земли, меня тянул к себе черный холод пространства и что-то еще, не понятое мною до сих пор, нечто, похожее на зов.

Что же. Теперь, оставив позади спутники Юпитера, я на Марсе. Черт его поймет, на каком: в другом времени, пространстве или в моей больной голове, а сам я — в медблоке. Но как бы ни было, здесь Марс, в небе которого, отдаленная на пару сотен миллионов километров, зеленоватым драгоценным камнем сияет Земля. Планета, с которой я смог примириться, только покинув ее. Лишь основательно промывшись ганимедийским дождем. Третья и единственная по-настоящему населенная планета Солнечной системы.

Дом.

С трудом отведя взгляд от Земли, я решил пройтись и поискать обещанную еду, пока совсем не стемнело. Не успел сделать и десяти шагов, как под ногами дрогнуло, и плита размером с меня начала плавно опускаться, открывая проход в недра холма. Я присвистнул. Недооценил своего виртуального компаньона. Может, и найдется один-другой консервированный гамбургер или не слишком заплесневевший сэндвич в этом погребке…

Боком, чтобы не оступиться, я вошел в темноту, и она приняла меня, гостеприимно распахнув объятья. За спиной бесшумно поднялся люк. Но, как ни странно, мрак начал отступать. Это, медленно набирая силу, засветились шарики, вмонтированные по периметру комнаты на уровне груди. Они давали оранжевый свет, от которого шершавый песчанник стен казался присыпанным кирпичной пудрой.

Я обыскал все помещение, но нигде не было и намека на продукты. Зато в дальнем углу, реагируя, видимо, на движение, распахнулись каменные створки, и пред мои докторские очи предстал аппарат, отдаленно напоминающий закрытые сани, в которых до сих пор катаются по крутым откосам лихие земные мальчишки.

Вот те на…

Что за штука и зачем она туточки?

Немного посидев и помозговав, я понял, что ничего не понимаю. Возможно, это от голода. Даже подающих большие надежды ученых и героев-спасателей надо кормить. Хотя бы иногда.

В общем, подвиги и упражнения для ума на сегодня закончились. Есть пища или нет, искать ее — нет сил. Выбрав место поровнее, я улегся прямо на камень, оказавшийся на удивление теплым. Что-то пористое, что ли… «Нечто вроде пемзы», — определил я на ощупь и уснул.

Проснулся страшно голодным. Шарики продолжали светиться как ни в чем не бывало. Сколько проспал — непонятно.

«Надави между ними. Между светильниками. На стену».

Ну, наконец-то появился мой мучитель!

Я послушно выполнил указания и стена раздвинулась, открыв неглубокую нишу. В ней стояли шесть продолговатых сосудов, отдаленно напоминающих бутылки, абсолютно одинаковых, каждый высотой сантиметров двадцать. Ни пробок, ни крантиков, никаких внешних признаков, что оттуда можно что-то добыть. А меж тем я был уверен, что в них — пища. Иначе где же она?!

«В них. Еда в них. Возьми снизу. Поверни верх. Не так. Верни назад. Верхнюю часть поверни. Пей. Потом садись в ктар. Транспорт. Выйдешь у моря, плыви к острову. Плавучий остров. Тебя встретят».

Я повернул крышку — действительно, она легко снялась — и начал пить. Жидкость оказалась солоноватой, густой, с сильным запахом чего-то цветочного. Она чрезвычайно быстро восстанавливала силы. Памятуя о том, что мой советчик часто забывает важные вещи, я прихватил две бутылки с собой, уложив их рядом на сиденье. В подлокотниках нашлись углубления. Я вставил в них руки, и машина двинулась с места, набирая скорость. Прошло секунд пятнадцать, и вот уже лечу в глубокой темноте неизвестно куда. В темноте и тишине, лишь посвистывает встречный воздушный поток.

«Магнитная подвеска, что ли?» — Мой вопрос остался без ответа.

Около получаса я несся куда-то как слепой пингвин, получивший солидного пинка. Падения и полеты в условиях нулевой видимости… Когда же привыкну и научусь относиться к ним философски?