Николай Близнаков - На Земле без перемен

…Слабое утешение.

…Мы замолчали. Зеркальная поверхность блестела все так же раздражающе. Мне хотелось стать рядом с Мартином, но между нами была непроходимая стена. Вначале я ее вообще не замечал, а сейчас она отделяла меня от всего остального мира. Напоминала, что уже никогда я не буду его частицей…

Что же? Значит, не надо было прилетать? Но ведь это абсурд! Неужели… неужели я опоздал? И не увижусь с матерью, Аллой… никогда не обниму сына?.. С ними останется Он. Что же будет со мной? Кто ответит на этот вопрос?

— Я не могу разрешить тебе разговора с близкими сейчас, — прервал затянувшееся молчание Мартин. — Но с другой стороны… Я признаю, что тебе необходимо выяснить вопрос до того, как ты выйдешь отсюда. Обещай мне…

— Обещаю. Верь мне, Мартин!

Он включил связь. На моей половине комнаты, на стене над столиком, матово засветился экран. Я набрал на диске индекс сектора, в котором жил. Несколько поворотов переключателя — и перед глазами поплыла знакомая улица… Такая милая улица, обсаженная каштанами. Единственная в нашем городе. Вот мой дом, в который я теперь не имею права войти. Заросший кустами двор — такой таинственный и привлекательный в пору моего детства. Но я даже не заглянул в него… Где же отец? Должно быть, в своей святая святых — собственноручно оборудованной мастерской.

Конечно, он там. Что-то ремонтирует — в руках отвертка и какие-то детали. Заметив, что экран включен, поднял голову:

— Здорово, сынок!

— Здравствуй, отец, как себя чувствуешь?

— Э, дорогой, твой отец еще не настолько стар, чтобы так с ним здороваться! Что-нибудь случилось?

— Нет…

— Когда к вам заглянуть, чтобы починить стартер?

— Договорись об этом с Аллой. Впрочем, не попробовать ли мне самому? В последнее время у меня кое-что получается.

— Ты?.. Ты его исправишь?

Мой отец всегда смеется так, немного старомодно…

Хотя и не инженер, отец всегда справляется с нашими маленькими домашними проблемами. Ему приятно сознавать, насколько он нужен, необходим своему неумелому сыну. Ни за что на свете я не согласился бы поколебать его уверенность. Пусть останется с ней навсегда!

— Уж лучше ничего не трогай, а то только напутаешь. У него стало получаться! Вспомни, как позавчера ты «исправил» мотороллер, ха-ха-ха!

Прощай, отец! Для тебя я навсегда останусь рассеянным и неловким… Я никогда не смогу все тебе рассказать, никогда ты не будешь гордиться моим подвигом, никогда не узнаешь о страданиях и триумфе на Тритоне… Никогда…

К дьяволу! И мужчина имеет право заплакать, когда он теряет что-то очень дорогое. Но я — нет! Я не имею права. Я теряю ВСЕ!

Отчаянно, обреченно набираю номер видеофона в комнате сына. Я простился с отцом — он верит Двойнику, это ясно. Что ждет меня здесь?

Я не должен вызывать сына на откровенный разговор. Такова договоренность с Мартином. Я только посмотрю на него и постараюсь угадать — чувствует ли он что-нибудь странное в Нем?

В ответ на мой вызов на экране сначала появляется слово «Видеозапись», а потом — изображение сына. Его голос: «Дорогие друзья, ухожу на тренировку. После обеда буду на Медвежьем озере. Сейчас десять часов».

Экран погас. Я подождал немного и опять набрал тот же номер. Все повторилось, как в первый раз. Я лихорадочно обдумывал последние слова сына. На Медвежьем озере я перед стартом приготовил ему сюрприз подводный дом. И хотел подарить после возвращения! И вот сейчас… Нет, невозможно! А что иное могло привлечь его туда, в такую даль? Безусловно, дом подарил ему тот, Двойник. Дом, купленный и смонтированный мною!

Я опять хотел набрать номер, но мне помешал Мартин.

— Не надо, — в первый раз за все время подал он голос. — Ты только мучаешь себя. Не побеседовать ли тебе с матерью?

— С матерью беседовать я не могу.

Я долго не видел Аллу и не знал, что у нее опять короткая стрижка. Насмешливые зеленые глаза вернули меня в прошлое, на большой карнавал под Черной вершиной, когда я едва ее узнал.

— Здравствуй, дорогой! — ее голос заставил меня вздрогнуть. — Ты смотришь на меня так, будто давно не видел…

— Ты одна?

— Не совсем.

— Хотелось бы, чтобы ты была одна.

— Любовное признание? — за ее смехом я чувствовал скрытое беспокойство.

— Лучше было бы нам встретиться где-нибудь.

— Говори спокойно: здесь никого нет.

— Знаешь, мне кажется, что между нами не все гладко… Что-то происходит со мной, я изменился… Ты ведь заметила это, да?

— Глупости!

— Нет, нет, ты подумай. Предобеденные часы очень подходят для спокойного анализа. Не отрицай, что после экспедиции я изменился. И ты не так счастлива, как была раньше!

— Питер, возьми себя в руки! С тобой сегодня действительно что-то творится. О чем ты говоришь? Изменился ли ты? Перестань! Нет ничего странного — ни в тебе, ни в твоем поведении. Выбрось эту чепуху из головы! Слышишь? Лучше давай подумаем, куда бы нам поехать на следующей неделе? Может, еще раз спустимся в твою ужасную Медвежью пещеру?

Я не верил своим ушам. Как? Алла была с ним внизу?

На мгновение в памяти промелькнула эта мрачная карстовая рана в теле Земли, с сотнями ответвлений, где из бездонных, промытых подпочвенными водами колодцев доносится шум подземных потоков. Не дай бог оступиться и упасть — черные волны подхватят тебя и унесут в безвестные глубины, и никто никогда не узнает, что с тобой сталось…

— Ты о чем говоришь? — спросил я с испугом.

— Как — о чем? — удивилась она. — О спуске в пещеру.

У меня не хватало сил ей ответить. Моя Алла отступилась от меня, не зная об этом…

— Что с тобой? — она с тревогой смотрела на меня. — Что-нибудь случилось?

— Ничего, сейчас все пройдет… Хорошо, что тебе понравилась моя пещера!.. И прошу тебя — никогда не напоминай мне об этой моей сегодняшней слабости. И я забуду ее. Слышишь, никогда!

Мы с Мартином молчали. Я машинально тронул переключатель, и на экране опять поплыла улица. Улица с дикими каштанами.

Итак, всему конец. Была надежда. Была — до разговора с Аллой. Мелодия голубая, древняя — захватила меня целиком.

Каждое мгновение мы находимся на перекрестке. И как хорошо, что, выбирая один путь, мы не знаем ничего о другом. Только мне пришлось увидеть один из них осуществленным. Разве это возможно — наблюдать себя со стороны?

А Клод, Глез и Андрей? О, им повезло, с ними все хорошо! Их копии вне подозрений, и я никогда не скажу им о гибели тех, троих, на Тритоне. Не надо… А сам я уеду, скроюсь… По крайней мере, меня не будет мучить мысль, что мои близкие страдают из-за меня.

— Ты имеешь право послать Совету просьбу о «сосуществовании», — донесся до меня, словно издалека, голос Мартина. — Ты можешь жить с другой Аллой, с другим сыном, где-нибудь очень далеко, в уединении.