Владимир Баграмов - Страна убитых птиц

— Начальнику быстро — минеральной ящик, хорошей еды!

По коридору загрохотали кованые подошвы ботинок офицера.

Помолчали.

— Ланс, как ты думаешь, на Свалке можно отыскать человека?

— Из «Движения»? — Ланс хмыкнул, покачал головой. — Нельзя.

— Он не из «Движения». Чужой вам человек.

— Зачем? Зачем тебе чужой, Президент, вы же ловите людей «Движения»! И потом, что делать ЧЕЛОВЕКУ на Свалке? Он не выживает.

— А эти, мутанты?

— Мутанты? Не знаю. Это не люди. Примитивный язык, неразвитый мозг, никакой культуры. Правда, жрут все — объедки, траву, улиток, жуков, червей. Пьют прямо промышленные воды, их и OB не берет. Мутант способен переварить дозу цианистого калия, в сто раз превышающую смертельную для человека. Нет, они не люди. Ты знаешь, спецы из Медцентра вскрывали пятилетнего мутанта, так вот, у него зачатки второго сердца и почки по полтора килограмма! Тебе докладывали?

Президент кивнул, прислушиваясь к грохоту шагов в коридоре.

Дверь камеры распахнулась. Вошли трое охранников, один поставил на стол, привинченный к стене, поднос, накрытый салфеткой, другой — пластмассовый ящик с запотевшими бутылками минеральной.

Офицер отдал честь. Дверь тихо затворилась.

— Ланс, у меня из Ясногорска исчез человек. Идти ему некуда. Он помешанный, Ланс, опасный помешанный. Кроме Свалки ему некуда деваться! Он у мутантов, факт. Сколько шансов, что он выживет?

— Один на сотню. Может и больше. Чем он насолил тебе?

— Далась тебе эта соль. Оба тихо засмеялись.

— Как можно их уничтожить, Ланс? Сразу, скопом! Только без атомного оружия! Облучать? Травить? Газом или…

— Ты не уничтожишь их. Это — МУТАНТЫ! Для них жесткое излучение — что катализатор для… Впрочем, ты не химик, ты же гуманитарий! — Ланс Кубергис хрипло рассмеялся, открыл бутылку минеральной, жадно выпил сразу половину. — Короче, как для червей навозная куча! И не отравишь, они уже так отравлены, что нормальному даже их дыхание — смерть.

Президент схватил руку Ланса, стиснул выше локтя. Заговорил горячо, быстро выговаривая слова, глядя в глаза заключенному.

— Ланс, мне надо наверяка! Он не должен уйти со Свалки. Все уже давно предсказано, Ланс! Все идет, как по расписанному сценарию, и самое страшное — я ничего не могу сделать! Я бессилен!

— Ты?! — потрясенный заключенный уставился на Президента.

— Я. Уничтожь его. В твоем распоряжении будут все силы Надзора, заливай эту проклятую Свалку кислотами, трави газом и сыпь порошки от мух-клопов-червей! Все что угодно! Что ты просишь взамен?

— Свободу Балтии!

Президент вздрогнул.

— Это нереально. Все средства информации сообщили о тебе, Ланс, как об одном из лидеров «Движения»! Президентский Совет…

— Свободу моей Балтии!

— Остров, Ланс! Уединенный, роскошный остров! Дом, все удобства, самые красивые женщины страны!

— Нет, — Ланс Кубергис покачал головой. — Полная свобода. С подписанием документа, Президент, документа, который будет опубликован.

— Это невозможно.

— Тогда прости. Я буду спать.

Ланс Кубергис закинул ноги на кровать, повернулся спиной, затих.

Некоторое время Президент сидел, низко наклонив голову, потирая по привычке виски, потом тяжело встал, пошел к двери.

Офицер охраны отпрянул от двери, вытянулся по стойке «смирно». Встретив тяжелый взгляд Президента, офицер еще больше напрягся.

— Дай. — Голос Президента звучал низко и страшно.

Офицер недоуменно вскинул бровь, проследил взгляд Президента, с готовностью протянул тяжелый пистолет. «Проверит оружие?» — подумал он, мгновенно вспомнив, что о Президенте ходила легенда как об одном из самых отчаянных и бесстрашных оперов Комитета. Но через секунду глаза его расширились — Президент открыл дверь камеры, поднял пистолет, прицеливаясь в заключенного. Офицер закрыл глаза.

Выстрел грохнул сухо и негромко.

— На.

Президент протянул пистолет офицеру, улыбнулся жестко, почти оскалившись.

— Она и это знала… Она все ЗНАЕТ! Эпоха Водолея. Он, — кивок на камеру, — не мог этого сделать, ему не суждено! ОН НЕ ПРЕДНАЗНАЧЕН ДЛЯ ЭТОГО! А кто убьет Пророка, а?

Офицер сжался под страшным взглядом, втянул голову в плечи. Может быть, он сошел с ума? Черт его знает! Поговаривают, что на старости лет он связался с этой ведьмой, Джу Найдис… Старуха бродит по Дворцу одна, поливает свои хилые цветочки и придумывает кормежку для нищих и калек, а этот мордоворот бегает к ведьме!

Набежавшая охрана изумленно смотрела на труп лежавшего на тюремной кровати человека. Из его затылка била тугая черная струя.

В конце коридора шел Президент.

Старуха готовила себе бутерброд с гусиным паштетом, когда он вошел.

Она все себе делала сама, разве что не стирала, не шила, не гладила. В отличие от жен Иерархов, она не чувствовала себя аристократкой. Она осталась той простой и работящей, что и была лет пятьдесят назад. Никогда не рожавшая, она любила детей, усыновила сразу пятерых. Воспитывала их неумело, бестолково, по-своему, но не баловала. За шестьдесят лет она вычислила один непременный закон семейной жизни — не лезь в дела мужа, имей собственное дело, не предъявляй на мужа прав, хотя бы публично. Создай ему иллюзию полной его внутренней и внешней автономии.

Он остановился посреди столовой, молча смотрел на нее. Она встретила его взгляд спокойно. Она знала, что нелюбима, да и ее страсть давно перегорела, ласки и внимания она не ждала. Они дружили. Знала Старуха и о Джу Найдис. Не одна кассета видеозаписи оргий и любовных утех Президента и прорицательницы была передана ей услужливыми и аккуратными агентами ее личного Бюро Внимания.

Старуха аккуратно сдвинула кусочек паштета с края хлеба к центру.

— У тебя неприятности? — спросила, любуясь бутербродом.

— У тебя есть Евангелие?

Она удивленно подняла голову. Всмотрелась в мужа — нет, не пьян. Странно. За последние две-три недели она не раз слышала от него вопросы на тему истории религии, но Евангелие — это уже серьезно.

Старуха кивнула, глазами повела на дверь библиотеки. Откусив кусок, запила его холодным молоком. Президент прошел к столу, устало опустился на стул.

— Хочешь есть?

— Нет. Выпил бы что-нибудь.

Старуха позвонила в маленький платиновый колокольчик. Вошла прислуга, дородная, красивая женщина в крахмальном переднике.

— Водки? Коньяку? Или, может быть, вина? Есть итальянское, твой Иуда привез недавно.

Он вздрогнул на «Иуду». Так Старуха называла Исполнителя. Не ответил, смотрел в окно. По стеклам текли струйки оранжевой воды. Шел опять кислотный дождь.

— Ты знаешь, а я скоро умру! — сказал он и хрипло засмеялся.