Владимир Баграмов - Страна убитых птиц

— Через семнадцать лет, — ответил ЛЕВ.

— Так долго… 2119 и 17! 2136-й год. — И вдруг подался к гордому животному и крикнул что есть сил: — А ЗАЧЕМ Я? КТО МЕНЯ ЗВАЛ?

И НЕ ОТВЕТИЛ ЛЕВ. Только раскрылись оба яростных глаза его, заметались в них бесчисленные огоньки. И УВИДЕЛ ОН ДВА ЛИЦА НЕЗНАКОМЫХ В ПРАВОМ И ЛЕВОМ ГЛАЗАХ ЗВЕЗДНОГО ХИЩНИКА. И было лицо справа молодое, волевое и жесткое, с прищуренными глазами стального цвета. И знал он, КАК ЗОВУТ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА, — ЛЕВ МАТВЕЕВ, рожденный 19 августа под созвездием ЛЬВА, в один из больших ПРЕСТОЛЬНЫХ ПРАЗДНИКОВ.

ЗНАЛ ОН И ВТОРОЕ ЛИЦО — ЖЕНСКОЕ, С ТОНКИМ НОСОМ, ХУДЫМИ ВПАЛЫМИ ЩЕКАМИ, С БОЛЬШИМИ, МИНДАЛЕВИДНОГО РАЗРЕЗА ГЛАЗАМИ, ЛИЦО, ОБРАМЛЕННОЕ КОПНОЙ ПЫШНЫХ ВОЛОС…

— ДЖУ НАЙДИС… — шепнул он, отшатываясь. — Ты тоже рождена в это число, под этим Знаком… Только ты СТАРШЕ!

И увидел он, как дрогнул хвост ЛЬВА, как застучал по светящемуся краю Млечного Пути, как брызнули во все стороны осколки разбитых звезд! И мрачно разгорались в глазах зверя два кроваво-красных, смертельно опасных огонька…

— ОНИ ПРИЗВАНЫ УБИТЬ МЕНЯ? НО ТОГДА ЗАЧЕМ Я? КТО ЗВАЛ МЕНЯ?!

— «Мессия придет, только когда уже будет не нужен; он придет на следующий день после своего пришествия…» — гнусаво произнес голос из промежутка 15–30 ноября… ГОЛОС ТРИНАДЦАТОГО ЗНАКА — САТАНЫ! И никто не показался из мрачной пустоты, только что-то неясное, лохматое и бесформенное промелькнуло в промежутке.

— НО ВЕДЬ ДЛЯ ЧЕГО-ТО Я НУЖЕН? Я БЫЛ КЕМ-ТО, НЕ ПОМНЮ, КЕМ, НО БЫЛ! А ТЕПЕРЬ У МЕНЯ НЕТ НИ ИМЕНИ, НИ ДОМА, НИ ТЕХ, КОМУ Я НЕС МЫСЛИ СВОИ! Я ОСТАЛСЯ ОДИН, ЗАБЫВ ВСЕ, КРОМЕ ТОГО, ЧТО МНЕ ДАЛИ, ЧТО Я СТАЛ УМЕТЬ! ЗАЧЕМ МНЕ ЭТО?!

И безнадежный крик его затерялся в закоулках мироздания, стозвонным эхом пал на звездные тропы, прокатился кольцами, затерялся во встречном эхе… Так волна морская гасится встречной волной, образуя водовороты и хаос.

… ОН ПРОСНУЛСЯ.

Долго лежал, разглядывая пробивающийся между листом металла и стенкой логова Иу слабый, худосочный луч нарождающегося утра.

Тишина. Только где-то далеко-далеко был слышен низкий голос и клокотанье неуемной КЛОАКИ. Что-то переваривала она в своей жадной утробе. Она вечно что-то переваривала. Росла вглубь и вширь медленно, но неотвратимо. Странные процессы происходили в ней. Она была уже СОВСЕМ ЖИВАЯ. На каких-то уровнях молекулы белка начинали соединяться в нейронные связи, образовывали огромные, невиданные под этой Луной клетки, удивительно похожие на нервные клетки ЧЕЛОВЕКА.

Иу постоял, послушал тишину СВАЛКИ. В правой руке он сжимал свой неизменный клинок, в левой — десантный автомат. Кожаный пояс свободно болтался на бедрах.

Иу шел к Тому, кого не звали. Он хотел попросить научить его обращаться с этой штукой, ДЕЛАЮЩЕЙ ПОКОЙ.

Тот, кого не звали, наверное, уже проснулся.

Исполнитель, просмотрев пленку видеозаписи встречи Президента и Фермера, долго сидел задумавшись. Трубка давно погасла, он машинально складывал губы трубочкой, вдыхая несуществующий дым. В гостиной особняка было тепло и сухо. Встал, поправил откатившееся полено в камине, вернулся в свое кресло, напротив экрана видеосистемы, включил перемотку. Нужное ему место в записи нашел быстро.

«Исполнителя я уберу».

Исполнитель покивал плешивой головой, одобрительно улыбнулся. Двадцать лет он ждал этих слов. Он посмотрел на дверь. Ну что ж, насилие порождает насилие. Он служил ЕМУ верой и правдой всю жизнь. Больше жизни! Он хотел бы служить и после смерти, своей смерти. Даже придумал, что выбить на своей плите, — слова из обращения Президента к народам Федерации.

«Тем лучше… Я всегда был не только исполнителем, — подумал Исполнитель, — я был катализатором. Я вливал в его идеи, замыслы и проекты свежую действенную струю. Что ОН БЕЗ МЕНЯ? А я? Ничто. Мы дополняем друг друга».

Скрипнула дверь. Ну, наконец-то! Исполнитель повернул голову, осмотрел вошедшего человека. Не изменился, подлец! Такой же опрятный, одет с иголочки, даже застегнут на все пуговицы, надо же!

— Садись.

Человек сел, аккуратно подобрав брюки, на отставленный от стола стул. Исподлобья быстро огляделся. «Конспиратор!» — одобрил быстрый наметанный взгляд Исполнитель. Еще бы, столько лет на нелегальном положении…

— Как живешь, малыш?

Человек пожал плечами. В «Движении» он имел кличку «Щеголь».

Их было у Исполнителя трое — этот, Цент и Прима. Самым ценным был Щеголь. Во-первых, он стоял у истоков «Движения», когда сам план создания подобной организации только-только зарождался в голове Исполнителя. Во-вторых, Щеголь был просто создан для нелегальной деятельности, обладал звериным чутьем и интуицией на грани гениальности. Он не раз спасал организацию от разгрома, чуял агентов КПК за километры.

Щеголь, Цент и Прима знали друг друга. Каждый имел по два Исполнителя, те, в свою очередь, даже не подозревали о существовании дублера-Исполнителя. У Исполнителей было по пятерке Агентов. Агенты отвечали за Курьеров. Боевиков знали только Курьеры. Сами Боевики не знали никого. Это были одержимые одиночки-фанатики. И никто во всем «Движении» не знал ни в лицо, ни по имени Лидера. Знали Щеголь, Цент и Прима. «Прокол» с их стороны был исключен.

Когда-то Исполнитель рвался к власти и создал «Движение». Потом власть ему оказалась просто не нужна, точнее, он ее имел столько, что хватило бы на сто жизней. Пост Президента ему был не нужен. Тем более, что с годами оказалось — он любит Президента, дорожит им и ценит внимание Президента. Он относится к Президенту как к брату, у него никого во всем свете нет, кроме Президента.

«Движение» осталось. Мощная организация, разросшаяся на всех уровнях. Боевики возглавили цеховые комитеты, ряд предприятий Федерации, Отделы различных Комитетов и Партий.

Лидер-Исполнитель не строил никаких планов. Он развлекался. Ему нравилось «мутить воду» в стране, где никто ни за что не хотел отвечать. Кроме Президента.

«Движение» изживало себя с тех пор, как зародилось. Боевики-фанатики «подогревались» шаткой идеей «Всемирного братства» и создания «Общества равенства». При вступлении в «Движение» его идеологи тщательно «отмывали» мозги очередному борцу за справедливость и счастье народное. Каждому внушалось, что вот-вот, еще чуть-чуть, и оно, это счастье, свалится в громе революционных маршей, под шелест знамен на измученную и раздираемую вечными всевозможными кризисами страну.

— Ну, малыш, что мы имеем? — Исполнитель приветливо улыбнулся. — На какое количество стволов можно рассчитывать при заварухе? Число?

— Десять тысяч, — ровным, глухим голосом ответил Щеголь.

— Фонд?

— Двадцать миллионов здесь, половина за границей.