Владимир Баграмов - Страна убитых птиц

— Мне нужно, малыш, чтобы ты объявил Общий сбор.

Щеголь вздрогнул. Сбор?! По инструкции — это концентрация всех сил в тринадцати крупнейших городах Федерации! Это что, война? Переворот?!

Что придумал этот плешивый ублюдок? Сбор сожрет уйму монет. А если «прокол» и волкодавы КПК или Надзора что-нибудь унюхают? «Движение» они не разгромят, но люди… Они возьмут море хороших и надежных парней! По нынешним законам за найденное оружие, да что там оружие — пистолеты, автоматы! — за нож или кастет человека отправляют на Синие Острова и делают из него Глухаря!

— Сколько дней Учения? — осторожно осведомился Щеголь.

— Навсегда, малыш. Мы идем НАВЕРХ.

У Щеголя закружилась голова. Он сошел с ума! Старая плешивая свинья чокнулась! Нынешний Председатель Комитета Обороны со своими головорезами в беретах сделает из них труху! В случае переворота, попытки переворота, намека на переворот — вступает в действие Конституция! Это не оральные митинги с камнями и палками, не национальные выступления с лозунгами, транспарантами и повальным мордобоем! Это свержение законного правительства, находящегося под защитой Конституции! Это смерть в случае проигрыша! И шансы не равны.

Щеголь покачал головой — ох, не равны… Там Армия, танки, бронетранспортеры, вертолеты, огнеметы, «береты», там — черт знает что! А тут сопляки-студенты с автоматами, технари и прослойка гнилой «интеллегузии, которая разбежится при одном звуке „пук“ среднего гранатомета!

— Шанс — один к тысяче.

— Ты не понял, малыш! Я не спрашивал у тебя о вероятности успеха. Я сказал, мы идем НАВЕРХ! Генерала я беру на себя, он знает, что Президент его снимет. Значит, Армия в стороне, в лучшем случае, с нами. А Надзор и КПК придется ликвидировать.

— Каким образом? — сухо спросил Щеголь. Он начинал потихоньку приходить в себя после шока. В конце концов, детали и общую схему никогда не вредно знать.

— Об этом позже. Стране нужен диктатор, малыш, а не… либерал, не демократ, советующийся со звездами и умалишенными экстрасенсами.

— Это Президент — демократ? — изумился Щеголь, даже всмотрелся в лицо Лидера, надеясь, что тот пошутил.

Старый огрызок спятил! В стране диктатура, Синие острова переполнены сумасшедшими с вырезанными языками и вставленными в мозг электродами боли… В Зонах Городов Федерации КПК и гребаный Надзор, дыхнуть не дают, хватают по малейшему подозрению и ломают кости!

„Да он шиз! — с ужасом подумал Щеголь, украдкой вглядываясь в рубленное морщинами, шафранового цвета старческое лицо с голубенькими невинными глазками. — Параноик! Впавший в маразм старик!“

— Малыш! — Исполнитель поднял голубенькие глазки, улыбнулся добро и печально. — Ты книги-то читаешь?

У Щеголя было чувство, что он сейчас разрыдается. Он был „железный нелегал“, во времена своей молодости восставший против Иерархов Дворца, вооруженный до зубов цитатами Великих Утопистов о благе народном и грядущем Светлом будущем… Но это было давно, черт возьми этого параноика! От того Щеголя остался скелет функционера ОРГАНИЗАЦИИ БЕЗ БУДУЩЕГО, БЕЗ ПРОГРАММЫ, а главное, БЕЗ СМЫСЛА. Грабить банки и сановных чиновников — много ума не надо.

— Есть замечательная книга „Мастер и Маргарита“ Булгакова, не читал?

— Нет, шеф, не читал! — голос Щеголя был глух и полон ненависти.

— Зря. Гениальный роман, он переживет ВРЕМЯ, но… — Исполнитель достал из вазочки маслину, почмокал губами: — Иешуа у Булгакова слаб и испуган. Это противоречит Евангелиям! Да-да! Он шарахается от собственной тени, панически боится боли, готов целовать руку, сжимащую плеть. Это ошибка, как ты считаешь, малыш?

— Кто такой Иешуа?

— Да-да… — не замечая вопроса, продолжал Исполнитель. — Христос во плоти, если он был, а он был — я уверен! — так вот, Христос был бы величайшим диктатором всех времен и народов! В одиночку, малыш, пойти против фарисеев, книжников и племени Иродова! Вера? Да, но она всего лишь подкрепляет ВОЛЮ, И опять же, вера во что? Что все равны? Не верю. — Исполнитель разжевал маслину, от удовольствия прищурил глаза, выплюнув на ладонь косточку, стал ее рассматривать. — А почему не верю? Вот один идиот, он не любит и не хочет работать, но умеет жрать! Его антипод? Смысл его жизни в работе… Но справедливо ли награждать их куском одинаковой толщины, малыш? Правильно, несправедливо.

„Ногой отбросить стол и… — и лицо Щеголя медленно бледнело. — Всадить пулю в морщинистую шею, потом ходу!“

— Один глуп, другой жаден, третий завистлив — но при чем здесь тот, кто не жаден, не глуп, не завистлив? А жрать хотят все одинаково! И спать мягко, и иметь женщину. Социальная справедливость — что это такое? Все сыты, так, но одни сыты справедливо, а другие незаслуженно! Так где справедливость? Христос рвался к власти, малыш. Он должен был выдумать СВОЮ ИДЕЮ, чтобы привлечь массы обездоленных и голодных! На их плечах он ворвался бы в ХРАМ ВЛАСТИ, чтобы установить диктатуру ПРАВА СИЛЬНЕЙШЕГО. На всех уровнях общества должен побеждать сильнейший. Тот, кто лучше торгует, более умело производит, глубже копает яму для плодового дерева, тот, кто изобретательнее и, наконец, талантливее. Так, малыш? А принцип „скромного и незаметного винтика“, как одолжение вносящего посильный вклад в общее дело, — это гибель общества! Именно эти „винтики“ гробят все талантливое и выдающееся… Завидуют. Первородное чувство — зависть. Один лохматый неандерталец позавидовал другому, что у того толще кость и в ней есть мозг. Взял дубинку и добыл мозг обладателя кости, треснув его по черепушке. Родилось Зло! И только много позже появилось Добро, чтобы мир не сошел с ума и не перебил сам себя. Христос — это не бродячий философ не от мира сего, с ангельской улыбкой… Это воин, малыш! Я правильно говорю?

В следующую секунду раздался треск. Стреляли из бесшумного пистолета с усиленным глушителем.

Чуть выше левого уха у Щеголя образовалась черная дыра, из нее струйкой ударила кровь. На лице „железного нелегала“ появилось изумленно-восторженное выражение. Еще через секунду тело его стало сползать с кресла.

Исполнитель жевал губами, задумчиво смотрел.

Раздался тяжелый стук, что-то упало на паркет. Исполнитель отодвинулся немного в сторону, заглянул за кресло, в котором сидел Щеголь, — на полу валялся большой пистолет с усиленной обоймой.

— Жаль.

Исполнитель брезгливо отмахнулся рукой от вздрагивающего тела, встал и молча побрел в другую комнату.

Из смотрового окошка над портретом Президента за ним внимательно следил глаз телохранителя.

Слева — громадный вал прессованного тряпья, консервных банок, шлака металлургических печей, песка и брака завода железобетонных конструкций; вал, превращенный десятилетиями, долгими и нудными кислотными дождями, ветром и солнцем в крепчайший монолит.