Джон Бойд - Опылители Эдема

— Он жил до того, как эти эксперименты были объявлены вне закона.

— Ты прав! Делай ход.

Халдейн передвинул короля, подвергая его опасности.

Отец изучал позицию.

— Тогда почему же ее запретили?

— Он затеял борьбу с Папой Львом XXXV. Папа пытался отлучить его от Церкви. Но социологи поддержали его. Не то чтобы Фэрвезер им нравился, напротив. Они поняли, что Лев домогается еще большей власти. Он пользовался всенародной любовью. Из-за преданности вере, кто знает?

Халдейн прождал несколько мучительных мгновений, пока отец не сделал, наконец, свой ход, так и не объявив шах королю.

— Но Папа не мог затеять отлучение государственного героя без веской причины.

— Да, черт возьми, ты прав, сын. Твой ход.

Халдейн подставил короля под шах на одну линию с отцовским ферзем, но отец пошел пешкой по диагонали и перекрыл шах.

Халдейн отступил на одно поле назад и на два через короля ладьей.

— Почему ему позволили заниматься электронным Папой?

— В те дни за спиной триумвирата шла большая борьба. Соцы и Психи ополчились на Церковь. Они приветствовали изобретение Фэрвезера. Генри VIII, глава социологов, знал, что ему наверняка не придется беспокоиться о политических кознях со стороны компьютера… Шах!

Халдейн рокировал короля в третий раз.

— Почему Лев пожелал подвергнуть Фэрвезера цензуре?

— Государственный секрет, сынок. Твой ход.

— Я только что сделал ход, папа. Рокировку. Если все это настолько конфиденциально, почему его биография всего лишь запрещена?

— Сначала ее не тронули. Запрещение-то как раз и было уступкой Церкви.

Халдейну потребовалось высокое мастерство и пришлось сделать несколько невозможных ходов, чтобы создать на доске такую позицию, в которой при любом ходе, какой бы ни сделал отец, он ставил своему сыну мат. На лице Халдейна III заиграла насмешливая полуулыбка и раздался тихий возглас предвкушения триумфа, когда он разобрался в положении фигур. Халдейн нарушил приятный ход мыслей в мозгу старика, спросив:

— Как ты думаешь, тебе удалось бы достать для меня эту биографию? Должно быть, она интересна.

— Достань ее сам, — он нетерпеливо махнул рукой в сторону своего кабинета, — она там, на верхней полке… Шах и мат!

В квартиру Малколмов он пришел рано, чтобы проверить, нет ли спрятанных микрофонов, и поставить дюжину роз, которые он купил, в бронзовую вазу, стоявшую возле двери в прихожую. Справившись с обеими задачами, он сел на кушетку и стал бегло просматривать биографию, которую прочитал поздней ночью накануне.

Он слышал, как она остановилась возле роз, и сделал вид, что поглощен книгой. Он посмотрел, как она прихорашивает букет.

— Они распустятся еще больше. Этой матроне надо предоставить господствующее положение.

В считанные минуты она превратила его неуклюже составленный букет в гармоничную композицию.

Он подошел и поцеловал ее в шею.

— Персонификация — это слабый литературный прием.

— Ученик уже учит учителя. Вы способный.

— Способный, ретивый и хитрый. — Он повел ее к кушетке и показал на лежавшую на ней книгу. Она наклонилась и взяла ее едва ли не с благоговением.

— Его биография.

— Мне одолжил ее пана.

— Вы не наговорили ему о Фэрвезере лишнего?

— Он не вспомнит. Доктор рекомендовал ему выпивать рюмку-две перед сном в связи с его гипертонией. Прошлая ночь была очень спокойной.

На ее лице появилась тревога.

— Не обладай он силой ума, его никогда бы не назначили в департамент.

— У него достаточно здравого смысла не говорить о государственных секретах. Он, правда, едва не проговорился, но промолчал.

— Сказал он вам, почему была запрещена биография?

— В качестве уступки Церкви. Папа Лев пытался отлучить его, но Соц и Псих остановили Папу.

— Говорится в биографии об этом случае?

Он отвел взгляд.

В прошлое воскресенье ей стало страшно от мысли, что государство лучшего из всех возможных миров способно проводить цензуру, и он лгал ей, чтобы не поколебать ее веру. Ее жизнь определяется верой в то, что государство всемилостиво, и он сомневался, имеет ли право подвергать эту веру испытанию, подвергать опасности ее психику.

Но ведь она — профессионал, а не какая-нибудь павловская собачка, и болезненно ищет правды. Имеет ли он право выступать в роли цензора по отношению к ней, скрывая неприятную правду? Если он промолчит, то станет союзником того, с кем борется, и осквернит таинственность, связывающую его с ней.

Он неторопливо ответил:

— Этот случай упоминается там только в общих чертах. Видите ли, Хиликс, еще до того, как биографию Фэрвезера запретили, она прошла через цензуру.

— Так вы уверены, что у нас существует цензура?

— Я догадался об этом в прошлое воскресенье, — согласился он.

Он был уверен, что заметил в ее глазах искорку облегчения, но это душевное волнение утонуло в выражении участия, участия к нему.

— Значит вы знаете, кто такие три сестры рока? — Ее голос был ровным и бесстрастным.

— Да, — ответил он.

— Я беспокоилась за вас, — сказала она, успокаиваясь. — Они закомплексовали вас так сильно.

Внезапно ее поведение изменилось и она стала оживленной и деятельной.

— Итак, биография не дает намека на мотивы, побудившие Папу Льва пытаться отлучить Фэрвезера?

— Это даже не называется отлучением. Там говорится, что ему угрожали возможностью выражения недоверия. Семантически такая трактовка не противоречит истине. Отлучение — это одна из форм выражения недоверия, правда, весьма радикальная форма.

— Однако далее говорится «по мотивам противозаконной моральной порочности».

— Еще одна из этих фраз, — сказала она раздраженно. — Но скажите мне, долго ли после этого недоверия он работал над созданием Папы?

— О недоверии речь шла в 1850 году, а Папа был установлен в новом Папском Престоле в 1881 году.

— Тридцать лет он работал в виноградниках Господа Нашего, даже несмотря на то что Папа пытался его вышвырнуть.

— Это должно вас заинтересовать. Он женился на пролетарке.

— Когда? — спросила она.

— В 1822 году. У них был сын. В биографии о нем не говорится ничего, кроме того, что он как профессионал был введен в состав Департамента Математики. Очевидно, династия закончилась на этом сыне.

— Это мне так же не интересно, как и тридцать лет, которые он потратил на служение Церкви, хотя эта женитьба на пролетарке наводит на мысль об индивидуализме, который мог привести к уклонизму.

— Ни в коем случае, — сказал Халдейн, — Соц и Псих никогда бы не пошли вместе с уклонистом против Церкви.

— Но почему же он был так предан именно тому ведомству, которое пыталось его уничтожить?

— Может быть, Папе не удалось до него добраться, поэтому он сам добрался до него, до живого Папы, я имею в виду.