Джон Бойд - Опылители Эдема

— Сядь! Я хочу кое-что рассказать тебе.

Несмотря на бесцветный тон отца, в его голосе был какой-то жар, который заставлял покориться. Халдейн сел.

— Ты думаешь, что последним гуманистом был Фэрвезер. Нет. Последним гуманистом был Папа Лев XXXV.

Отец на мгновение замолчал, как бы пытаясь собраться с мыслями. Его взгляд сосредоточился на чем-то, находящемся очень далеко, а в дыхании появились какие-то скребущие звуки.

— Я открою тебе государственный секрет. Фэрвезер породил с этой пролетарской супругой чудовище, Фэрвезера II, существо, которое творило на этой планете большее зло, чем любое другое со времен Великого Голода. Несмотря на зловредность Фэрвезера II, Папа Лев затеял судебное разбирательство против Фэрвезера I с целью отлучить его от Церкви за то, что он выдал своего сына полиции.

Снова воцарилась тишина, нарушаемая только хриплым дыханием отца. Наконец он продолжил:

— Я хочу, чтобы ты знал это, потому что, если ты прав в своей самонадеянности, если ты способен повторить его подвиги, я хочу, чтобы ты знал, какого рода образ действия ты выбираешь.

Папа Лев считал предательство моральным преступлением. Он строил обвинение против Фэрвезера на чисто человеческой основе. Социологи и психологи возражали, утверждая, что Фэрвезер I поставил чувство долга перед обществом выше морального долга.

Они победили. Папа потерпел поражение. Но Фэрвезер I сослал своего сына на Тартар.

— Откуда ты это знаешь?

Халдейн III мгновенно подобрался, став прежним холодным, высокомерным профессионалом.

— Ты подвергаешь сомнению знания члена департамента, студент?

— Я имею право усомниться в обоснованности такого обвинения в адрес Фэрвезера, член департамента!

— Пошел вон! — Властностью горела каждая черточка лица Халдейна III.

Халдейн сгреб свои книги и, широко шагая, прошел мимо него, но в дверях обернулся, сам не свой от бешенства и отчаяния.

Перед ним сидит ниспровержитель, неколебимый, бескомпромиссный, пристрастившийся к джину и помешавшийся на шахматах старик. Он ненавидит Хиликс. Он ненавидел свою супругу. Он ненавидит собственного сына. Теперь он ненавидит и память о Фэрвезере!

Его взболтанные мозги отказывались соображать, и он выпалил:

— Скажи-ка мне, моя мать выпала из окна или она выпрыгнула?

Отец обмяк на кушетке. Злость сменилась болью. Когда сын со стуком захлопнул за собой дверь, Халдейн III закрыл глаза и жестом тщетности усилий и краха надежд махнул рукой.

Пока он вел машину, возвращаясь в Беркли, злоба покинула его, а когда гнев улегся окончательно, он уже знал, что это был последний тропический шторм перед наступлением ледникового периода в его уме. Король умер, сраженный уверенностью Халдейна в том, что отец говорил правду, а Хиликс — это снегурочка, потерявшаяся в морозной мгле. Фэрвезер, этот хуже чем детоубийца, просто церковный лизоблюд, сотворивший Папу-робота.

Он хотел чему-нибудь молиться, но в его огромном одиночестве только привидения древних богов давились от смеха. Но вот, едва его душа настроилась на эту суб-субарктику, некая аура заискрилась холодными вспышками, затем полыхнула ярким пламенем ослепительной картины шуршащего мимо него света, который испускала поющая в венах кровь.

LV 2— (-Т).

Если он сможет это доказать, у него не будет нужды молиться никаким богам!

Картина несущегося мимо света исчезла. Он знал, что так и должно быть, но ни в одной лаборатории Земли продемонстрировать это невозможно.

Его мысли снова вернулись в пояс вечного льда.

Первая лекция в понедельник, по анализу напряженных состояний, позволила Халдейну окунуться в привычную жизнь. Сначала он остановил выбор на этом скучном предмете нудного лектора в надежде иметь некий буфер для той боли, которая мучила его в это первое утро недели. Но теперь, истомленный бессонной ночью, он обнаружил, что вдвойне необходимо и вдвое труднее сосредоточиться на вещах, не несущих в себе эмоциональной нагрузки, чтобы не отчаяться оттого, что самая дальняя периферия его сознания так и не поддается полному контролю.

Мощное сооружение его мысли, которое он планировал воздвигнуть в полном секрете, было обнаружено экспромтными умозаключениями отца. Хиликс теперь упорхнет от него, не оставив ему ничего, кроме обломков самомнения, потому что мнение поэтессы о Фэрвезере оказалось верным, а математик ошибался. Останутся еще черепки от вдребезги разбитого идола, который предал человечество таким чудовищным образом.

И над всем этим стояло воспоминание о боли на лице отца. Он ни секунды не сомневался, что смерть матери не была самоубийством, но было достаточно воскресить в памяти отца упрек в собственный адрес по поводу какой-нибудь давнишней семейной ссоры, чтобы это обвинение резануло его, словно лезвие бритвы.

Он едва усидел на месте, когда угрызения совести уступили дорогу гневу.

— Декан Брак желает видеть вас, Халдейн IV.

Посыльный вошел в аудиторию тихо и шепнул эти слова Халдейну на ухо.

Халдейн собрал книги и вышел из класса.

Он прекрасно понимал, что отец не звонил декану, чтобы предупредить об атавистических наклонностях собственного сына. Такой звонок поставил бы под угрозу его самого.

Не отступая от принятой членами департаментов практики, Халдейн III переводит сына для «расширения сферы его образования». Вероятно, ему дают новое назначение в металлургический колледж на Венере.

У самого Халдейна очень мало пружин, на которые он мог бы давить; по успеваемости он в первых десяти процентах учащихся своего класса, и декан Брак не станет стремиться избавиться от студента, который повышает средний показатель успеваемости математического колледжа. Он доставит декану все боеприпасы, какие тому понадобятся, чтобы воспрепятствовать давлению отца.

Сжав челюсти, напрягшись всем телом, Халдейн шагнул в кабинет декана, и секретарь махнула рукой, приглашая занять место в голове шеренги студентов, ожидающих приема. Он обрадовался тому, что задержка будет небольшой. Ему хотелось ввязаться в бой немедленно.

Повода обнаруживать декану агрессивность не было. Перед тем, как переступить порог, он сделал на лице маску безликого профессионала.

В декане, напротив, безликость не ощущалась вовсе.

— Садитесь, Халдейн, — сказал он очень ласково.

— Благодарю вас, сэр.

— Обычно я начинаю беседу с моими студентами вопросами об их отметках, но о вашей успеваемости мне известно, и меня она радует.

— Благодарю вас, сэр.

Он как бы ощупью искал подход к Халдейну:

— Иногда мне приходится выполнять неприятные обязанности… Я… э-э… послушайте, юноша, я не могу придумать ничего такого, что было бы приятно услышать. Прошлой ночью ваш горячо любимый и талантливый отец скончался.