Дэшилл Хэммет - Космопорт, 2014 № 03 (4)

Сервий попробовал незнакомое слово на вкус. Было в нём нечто римское, и звучало оно достойно. Не хуже, чем «консул».

— Что значит «консультант»? — спросил он угрюмо. — И где я буду жить? И как?

— Совсем другое дело, дружище, — разулыбался Валерий. — А то заладил — «заколоть, умертвить». Жить будешь, как у Христа за пазухой. Ну, не хмурься, не хмурься, со времён Тиберия многое изменилось, отношение к Христу теперь несколько иное, чем у вас. В общем, будешь жировать в доме с другими консультантами, но в отдельной комнате. Все удобства, между прочим: разделённый санузел, кондиционер, телевизор, интернет… Это всё отличные штуки, поверь. А что придётся делать, я тебе сейчас покажу. Пойдём, приятель.

Показанное оказалось настолько диковинным, что затмило всё доселе виденное. На покрытой белой тканью стене сменяли друг друга картины, писаные, по всему видать, искуснейшими художниками. На картинах был Рим. Тот Рим, в котором декан Сервий Луций Барб родился и прожил тридцать четыре года. Капитолийский холм и Марсово поле. Большой цирк и Колоссеум. Триумфальная арка Тита и Театр Помпея. Затем изображения Вечного города сменил римский походный лагерь. Тессерарии проверяли караул, тубицены трубили зарю, имиджиниферы строем несли воинские штандарты.

— Понравилось? — поинтересовался Валерий, когда в тёмном до того помещении стало светло и картины с покрытой белой тканью стены исчезли. — Это пока фрагменты, дружище. Сейчас я прокручу ещё раз. Твоя задача — определить, что здесь не похоже на настоящее, на то, как бывает на самом деле.

Ненастоящим при внимательном взгляде оказалось почти всё. И покрытие Аппиевой дороги, и строения на Эксвилинском холме, и одежда горожан, и доспехи триариев и гастатов.

— Молодец, — похвалил Валерий. — У тебя цепкий глаз, то, что нам и надо. Так что работёнка у тебя будет, дружище. Вон сколько всего заметил, а мы ещё, считай, к батальным сценам не приступали.

Отряд самарийских повстанцев напоролся на вражескую конницу случайно. Обогнув высокий, с крутыми склонами и острой вершиной холм, маккавеи столкнулись с всадниками лицом к лицу.

Стычка оказалась короткой. Застигнутые врасплох повстанцы в минуту были окружены, смяты и раздавлены. Опёршись спиной об отвесный базальтовый склон и намертво зажав в кулаке рукоятку боевого меча, предводитель отряда Илай Бар-Лейб готовился умереть. Три всадника, образовав полукруг и, выставив перед собой копья, надвигались на него.

«Одного я заберу с собой, — собравшись, подумал Илай. — Вон того, что слева, — принял он последнее в жизни решение».

Бар-Лейб оттолкнулся от склона, рванулся, поднырнул под метнувшееся к нему копьё, коротко взмахнул мечом. Страшный удар в затылок не дал завершить движение, сбил Илая с ног, швырнул лицом вниз на землю, меч отлетел в сторону. Хрипя и задыхаясь, маккавей успел перевернуться на спину, чтобы принять смерть достойно, и в следующий момент в глазах у него померкло.

Очнулся Илай в белом прямоугольном помещении с окном во всю стену.

Рядом с его постелью сидел горбоносый, смуглый мужчина в чёрном одеянии, с блестящей через разрез рубахи золотой цепочкой с могендовидом.

— Меня зовут Арон, — представился горбоносый. — Нет-нет, не Аарон, а именно Арон. Наши имена, как и обычаи, несколько изменились с твоих времён.

— Чьи «наши»? — выдавил из себя Илай.

— Иудейские.

Арамейский Арона разительно отличался от того, на котором говорили в Самарии. Илаю с трудом удавалось разбирать слова.

— Где я? — спросил он.

— В России. За много стадиев и много лет от Иудеи и Кесарии. Мы спасли тебя от верной смерти и рассчитываем на твою благодарность. Ты рад?

— На всё воля Божья, — сурово сказал Илай. — Есть ли здесь храм, в котором я могу помолиться Господу?

— Храм есть, — кивнул Арон. — По местным обычаям он называется синагогой. Я позабочусь, чтобы тебе позволили посещать её, возносить молитвы, соблюдать субботу и так далее. Взамен нам понадобятся твои консультации.

— Что значит «консультации»?

— Советы. Я сотрудник темпорального отдела большой кинокомпании. Тебе пока ни к чему подробности. Скажу только, что компания будет снимать сериал о древней Иудее. С пейзажами, бытом, сражениями и прочим. Современного зрителя на мякине не проведёшь, все требуют достоверности. Поэтому в тебя и вложились, так что, считай, тебе повезло. Жить будешь, как вашим, обрезанным, и не снилось. Поработаешь пару лет, отобьёшь долг. Бог даст, и деньжата появятся. Работа хорошая, можно сказать, для интеллигентов.

— Я не понимаю тебя, Арон, — признался Илай. — Я — не работник, я — воин.

— Так станешь работником, большое дело, — буркнул Арон сердито. — Если есть голова на плечах, можно хорошо устроиться где угодно. Воин, не воин. Пообтешешься, попривыкнешь, парень ты видный, найдёшь девушку из хорошей семьи. Или, может, я познакомлю. Ладно, давай не будем забегать вперёд. Сейчас тебя накормят. Всё кошерное, сам доставал, позаботился о тебе. Брось, можешь не благодарить. Заморишь червячка и за работу, а там видно будет.

Дом для консультантов, называемый на местном наречии общежитием, на первых порах Сервия поразил. Диковинным было всё — от превращающего ночь в день освещения до прямоугольных устройств с мелькающими картинками. Да с какими, куда там полотнам из галереи Лукулла, в которую Сервий заглядывал по юности. Одни только картинки названием фильм чего стоили. Половину происходящего Сервий не понимал, но от остального, бывало, то в смех бросало, то в слёзы. Особенно пришлись ему по душе фильмы про войну с чудовищными, изрыгающими огонь машинами, не чета осадным самбукам, камнемётам и гелеполисам.

За стенами общежития оказалось ещё поразительней. Первые дни Сервий шарахался от мчащихся по земле и по воздуху механизмов, чурался одетых кто во что горазд прохожих. Потом привык. Так же, как постепенно привык к каждодневному нахождению на территории под названием съёмочная площадка. Поначалу царившие там ажиотаж и суета вгоняли в робость, затем стали раздражать, а потом понемногу вошли в норму. Легионер освоился, и вскоре работа даже стала ему нравиться. Сервий покрикивал на бестолковых, не отличающих боевой меч от сковородки статистов. Отчаянно жестикулируя, бранил едва держащихся в седле актёров. И даже выговаривал сутулому и лохматому, со стёклами на глазах недотёпе, которого остальные называли режиссёром и почему-то побаивались.

— Это ты называешь манипулой?! — перемежая благоприобретённые русские слова с латынью, наседал на режиссёра Сервий. — Это не манипула, да будет тебе известно. Это стадо жирных свиней. А тот, долговязый, с копьём под мышкой, по-твоему, центурион? От такого центуриона легионеры разбежались бы в первый же день кампании, а скорее — зарезали бы его в темноте, пока никто не видит.