Дэшилл Хэммет - Космопорт, 2014 № 03 (4)

По вечерам Сервий играл в кости с македонцем Гораном, попивал вино с критянином Аполлодором или упражнялся в вольной борьбе с ассирийцем Ишу. Среди консультантов римлянин вскоре стал авторитетом, для каждого умело находил дружеское слово, мог поддержать в тоске или разделить радость. И лишь от одного — от широкоплечего, черноволосого и черноглазого здоровяка-арамейца, держался поодаль.

Он был вечно хмур, сосредоточен и неприветлив, этот Илай Бар-Лейб. Смотрел исподлобья, тяжело, пристально, и не в глаза, а пониже, в переносицу, словно примеривался, куда лучше ударить. Однажды, столкнувшись с ним на съёмочной площадке, Сервий не выдержал — поймав на себе прицельный угрюмый взгляд, выдернул из-за пояса клинок.

Был клинок бутафорный, картонный — Сервий иногда в охотку размахивал им в массовке. У Илая к поясу крепился такой же, но доставать клинок арамеец не стал. Лишь шагнул вперёд и сказал презрительно:

— Я лично прикончил шестнадцать таких, как ты. И тебя бы свалил, не раздумывая, не будь всей этой мишуры, даже не сомневайся.

Илай махнул рукой, отвернулся и пошёл прочь.

— Это отличный шанс для тебя, — уговаривал Илая Арон. — Фильм будет делать сам Свиридов, — Арон закатил глаза. — «Иудейская война», каково, а? Ах, да, ты не знаешь, она была уже после тебя, и имя Иосиф Флавий тебе тоже ни о чём не говорит. Ладно, неважно. Тебе предлагают одну из ведущих ролей. Симон Бар-Гиора, предводитель сикариев, считай, национальный герой. У тебя прекрасный типаж, и вообще такого в киноиндустрии ещё не было. Твоему приятелю, кстати, тоже дают роль, вы сыграете дуэтом.

— Какому приятелю? — спросил Илай хмуро.

— Ну, этому красавчику-легионеру. Он будет играть императора Тита. А принцессу Беренику — сама Римма Богорад, помнишь её «Офелию» в Гамлете?

Илай пожал плечами. К фильмам он был равнодушен, а длинноволосую и длинноногую актрису запомнил плохо — в Самарии ему приходилось встречать девушек и покрасивее.

— Что мне за это будет? — спросил Илай. — Если я соглашусь.

— Всё! — с маху припечатал ладонь к столу Арон. — Всё, что пожелаешь. Деньги, женщины, квартира в центре Москвы или где угодно. Захочешь — можешь уехать в Израиль. Слава, почёт, уважение — фильм обещает колоссальные сборы и финансируется без ограничений. В основном, за счёт вашего участия.

— Никак не могу осознать, — Римма Богорад задумчиво тянула через соломинку коктейль, — что вы двое — не современные люди. Если бы не знала наверняка, ни за что не поверила бы.

Они втроём сидели за стойкой в баре. Съёмки «Иудейской войны» подходили к концу. Накануне как раз отсняли сцену изгнания из Рима Береники, которую разлюбил император.

— У меня отвратительное послевкусие, — признался Сервий. — Когда толпа швыряла в тебя нечистотами, я едва не сорвался и не бросился на статистов с кулаками.

— У тебя тоже дурное послевкусие? — обернулась актриса к Илаю.

Маккавей не ответил. Отхлебнул безалкогольного пива из бокала, затем спросил:

— Четыре миллиона это много? Что можно сделать на эти деньги?

— Четыре миллиона ерунда, — авторитетно сообщил поднаторевший в финансовых вопросах Сервий. — То ли дело доля с проката. Вот её нам надолго хватит.

— Ладно, мальчики, — Римма поднялась. — Пойду. Завтра тяжёлый день. Особенно для тебя, — кинула она взгляд на Илая. — Завтра начнутся съёмки твоей казни. Отвратительное послевкусие мне обеспечено.

— А ты ей нравишься, — проводил девушку взглядом Сервий. — Что, хороша, а?

Помолчал и, не дождавшись ответа, добавил:

— Ты всё ещё прикончил бы меня, не раздумывая, представься такая возможность?

Илай Бар-Лейб наградил римлянина прицельным тяжёлым взглядом в переносицу.

— Здесь не стал бы — нет смысла. Там, у нас — прикончил бы, — сказал он твёрдо. — Мы с тобой здесь, и это неправильно. Каждый человек должен быть на своём месте. Деньги, женщины, слава ничего не меняют.

— Поздравляю, дружище, — Валерий сиял. — Тебя ждёт новый контракт, а меня — комиссионные. Роль Сергия Каталины — ты будто для неё создан.

«Иудейская война» имела грандиозный успех. «Звёздное трио, — кричали о ведущих актёрах репортёры с газетных страниц и дикторы с телевизионных экранов.

— Полная, небывалая достоверность событий и адекватность характеров».

На гонорар и долю с проката Сервий купил трехкомнатную квартиру на Неглинной, новую, с конвейера, «BMW» и сейчас присматривал загородный дом в Барвихе.

— Что ж, отлично, — бывший легионер хлопнул Валерия по плечу. — Тем же составом? Что-то я давненько не видел Илая. Как он?

— С ним проблемы, — Валерий помрачнел. — Боюсь, что прежнего состава не будет. Да и сценарий не предусматривает роли провинциального мстителя.

— Какие с ним проблемы? — нахмурился Сервий. — Что за проблемы могут быть у человека, которого публика готова носить на руках?

Валерий помялся. Затем взглянул на бывшего легионера в упор:

— Он странный человек, — сказал Валерий тихо. — Вернее, уже можно сказать, был странным. Он заплатил компании, вернул все деньги, включая долю с проката. Римма пыталась отговорить, по слухам, плакала, умоляла… Куда там, не стал слушать. Во временных переходах даже секунда дорогого стоит. Так что ему удалось выторговать всего полминуты.

— Какие полминуты? — оторопел Сервий. — Зачем?

Валерий не ответил.

Илай Бар-Лейб оттолкнулся от склона, рванулся, поднырнул под метнувшееся к нему копьё, коротко взмахнул мечом. Всадник с разрубленной наискось от плеча до пояса грудью повалился с коня. Илай крутанулся волчком, прыгнул к следующему. Время, казалось, замедлилось. Илай сделал выпад, острие клинка вошло под завязки шлема.

Маккавей бросился на землю, перекатился, вскочил на ноги. Третий всадник медленно, очень медленно разворачивал коня. Илай, сжав обеими ладонями рукоятку, занёс клинок. И… не успел.

Едва ползущая к нему, подрагивая, стрела вдруг ускорилась, со свистом рассекла воздух и ударила Илая в грудь. Другая вошла меж рёбер, третья пробила предплечье. Илай выронил меч, пошатнулся, упал на голени, затем повалился навзничь.

— Восемнадцать таких, как ты, — прохрипел он в лицо воину, заносившему над ним копьё. — Завоевателей. Я лично. Я и тебя бы тоже — не раздумывая.

Последние десять дней Алфубел наслаждался солнцем, какое бывает только в середине зимы на высоте свыше шести тысяч футов. Удивительное для тех, кто прежде считал его лишь бледной, равнодушной тарелкой, проглядывающей сквозь тяжёлый английский воздух, оно сияло в искрящейся синеве от рассвета до заката. По ночам же чистый безветренный мороз заставлял звёзды сверкать подобно бриллиантовой пыли. Перед Рождеством выпало достаточно снега для лыжников, а большой каток, который поливали по вечерам, каждое утро предоставлял свою свежую поверхность для скользящих трюков конькобежцев. Бридж и танцы помогали коротать большую часть ночей, и мне, впервые вкушающему радости зимнего Энгадина, здесь казалось, будто новое небо и новая земля светились, грелись и охлаждались специально ради таких, как я, кто оказался достаточно мудрым, чтобы уехать на отдых зимой.