Роберт Силверберг - Ночные крылья. Человек в лабиринте. Полет лошади

— Я хочу кое о чем спросить тебя, Томис из союза Летописцев.

— Да?

— Меня снедает любопытство. Какое имя у тебя было раньше?

— Теперь это не имеет значения.

— Но ведь теперь тебя не связывает клятва. Ты все еще будешь упрямиться?

— Меня связывает старая привычка, — ответил я. — Я ведь уже дважды клялся, что произнесу свое имя только в случае, когда это будет разрешено законом.

— Произнеси его сейчас.

— Уиллиг, — сказал я.

Странно, но я будто освободился от какой-то ноши. Казалось, имя, которое сорвалось с моих губ, сначала повисло в воздухе, а потом заметалось по комнате, как маленькая птичка, которую выпустили из клетки, взлетая, резко поворачиваясь, ударяясь о стены и разлетаясь вдребезги с легким звоном. Я вздрогнул.

— Уиллиг, — произнес я снова. — Меня звали Уиллиг.

— Уиллига больше не существует.

— Томис из Летописцев.

И мы расхохотались до слез, и слепой Принц вскочил на ноги и по-дружески хлопнул меня по руке, и мы выкрикнули еще раз мое имя, а потом его, а потом опять и опять мое, как мальчишки, которые узнали волшебное слово и вдруг обнаружили, что на самом деле ничего в нем волшебного не было и оно было бессильно.

Вот так я начал новую жизнь среди Летописцев.

Какое-то время я совсем не выходил из Дома Летописцев. Я был занят все дни напролет и оставался чужестранцем в Паррише. И Принц, хотя и не был много занят, но все время оставался в здании и выходил только тогда, когда его одолевала скука или охватывали приступы ярости. Иногда к нему присоединялась Олмэйн или он к ней, чтобы не чувствовать себя таким одиноким и беспомощным в темноте. Но я знаю, что иногда он выходил совсем один, будто бросал себе же вызов и пытался показать, что несмотря на слепоту, он мог один ориентироваться в городе.

Моя деятельность в часы бодрствования складывалась так: предварительная ориентация; служебные обязанности ученика; личные исследования.

Как я и ожидал, я оказался гораздо старше остальных учеников. Большинство из них были подростки, дети самих Летописцев. Они смотрели на меня в замешательстве, пытаясь понять, откуда среди них появился такой древний одноклассник. Там было несколько учеников в зрелом возрасте, которые почувствовали призвание к этому ремеслу и решили стать Летописцами, но все они были гораздо моложе меня. Поэтому я не очень-то много общался со своими собратьями по учебе.

Ежедневно какое-то время мы изучали методы, с помощью которых Летописцам удается проникать в прошлое. С открытым от изумления ртом я осматривал лаборатории, где проводились исследования образцов грунта. Я видел детекторы, которые по нескольким разрушенным атомам определяли возраст самых разнообразных вещей. Я наблюдал, как разноцветные лучи света, падая на серебристое дерево, превращали его в пепел и заставляли его выдавать свои секреты. Перед моими глазами из безжизненного вещества вставали картины прошлого. Мы оставляем следы там, где находимся: частицы света отражаются от наших лиц, и фотонный поток сохраняет их в окружающей среде. Потом Летописцы собирают их, распределяют по категориям, фиксируют. Я был в комнате, где в глубоком вязком тумане была собрана фантасмагория лиц: исчезнувшие Короли и Магистры союзов, пропавшие Герцоги и Герои древности. Я видел, как опытные Летописцы будто извлекали историю из пригоршней обуглившегося вещества. Я видел, как влажные глыбы отбросов рассказывали о революциях и убийствах, о свержении правителей, о смене цивилизаций.

Потом мне кое-что рассказали о том, как это делается. Ничего подробно не объясняя, мне показали Летописцев, которые с помощью вакуумных стержней пробирались в самое сердце курганов, оставшихся от великих разрушенных городов Африкии и Айзы. Мне было разрешено, вместо отсутствующего Летописца принять участие в поисках следов цивилизации Потерянных Континентов. Целые бригады летописцев, сидя в полупрозрачных капсулах в форме капли, похожих на шары из зеленого желатина, устремлялись в глубины Земного Океана, все глубже вниз, в покрытые липким илом прерии. С помощью скользящих фиолетовых лучей они буравили каменные породы и деревянные балки, чтобы докопаться до истины. Я наблюдал, как работают собиратели черепков, искатели теней и собиратели молекулярных пленок. Одним из лучших исследований, которые они провели, была целая серия работ, когда несколько, можно сказать, подвижников-Летописцев обнаружили при раскопках в южной Африкии метеорологическую машину. Обнаружив эту гигантскую башню, они подняли ее из земли на мощных блоках, и в этот момент казалось, что земля стонала. Они подняли громоздкую реликвию глупости Второго Цикла, а эксперты в шалях, накинутых на плечи, изучали ее основание, чтобы прежде всего понять, как эта колонна была установлена. Зрелище было таким захватывающим, что мне казалось, будто у меня глаза выскочат из орбит.

Я уходил с этих занятий с чувством благоговения перед союзом, который я избрал. Некоторые Летописцы произвели на меня неприятное впечатление как люди напыщенные, надменные, высокомерные или просто равнодушные. Они были лишены всякого обаяния. И все же целое часто бывает лучше, чем его составляющие, ведь были такие как Бэзил и Элегро, рассеянные, живущие вне повседневной суеты, совершенно бескорыстные, которые вносили свою скромную лепту в трудное общее дело — отвоевывание канувшей в вечность нашей славной истории прошлых времен. Эти исследования прошедших времен были сами по себе грандиозны, это было единственное, что могло сравниться с прошлой деятельностью человечества. Мы утратили наше настоящее и наше будущее, и теперь испытывали острую необходимость обратить наши усилия в прошлое, которое отнять у нас невозможно, если конечно мы будем настороже.

В течение многих дней я пытался вникнуть в детали того, как предпринимаются эти усилия, в каждую стадию этой грандиозной работы, начиная от сбора пылинок и их обработки и анализа в лаборатории до высшей стадии — синтеза и трактовки, выполняемых старшими Летописцами, которые работали на самых высоких уровнях этого здания. Мне дали возможность лишь взглянуть на этих мудрецов: морщинистые и худые, по возрасту годящиеся мне в дедушки, с торчащими бородами, они почти беззвучно произносят свои комментарии, замысловатые фразы, внося исправления. Некоторые из них, как мне сообщили шепотом, уже прошли омоложение в Иорсалеме дважды и трижды, а теперь уже не могли рассчитывать на еще одно повторение этого процесса и вступили в последнюю полосу своей великой жизни.

Потом нам показали хранилища памяти, куда Летописцы помещали свои находки и откуда они извлекали информацию для любознательных.