Роберт Силверберг - Ночные крылья. Человек в лабиринте. Полет лошади

— Электроды, — объяснил Талмит, — ищут определенные центры старения в твоем мозгу. Мы уже передаем сигналы, которые вызовут реверсирование естественного процесса старения, и твой мозг утратит способность восприятия направления течения времени. Таким образом, твое тело станет более восприимчивым к стимуляционным воздействиям, которые поступают из массы в резервуаре омоложения. Закрой глаза.

Он положил мне на лицо дыхательную маску, слегка меня подтолкнул, и затылок мой соскочил с края резервуара, и я оказался в его середине. Стало теплее. Смутно я слышал какое-то бульканье. Я рисовал в воображении черные, серые пузыри, которые поднимаются от ила через жидкость, в которой я нахожусь; я представлял себе, как жидкость постепенно приобретает цвет ила. Вот так я и лежал в этом море без прибоя, где-то в глубине осознавая, что через электроды проходит ток, и будто что-то пощипывает мой мозг, и что я весь будто окутан илом, в котором, возможно, была амниотическая жидкость. А откуда-то издалека слышался низкий голос Целителя Талмита, который возвращал меня к молодости, на десятилетия назад, разматывая для меня катушку времени. Во рту у меня был привкус соли. И опять я бороздил Земной Океан, кишащий пиратами, и защищал свои приборы для Наблюдения от их язвительных насмешек и нападок. И опять я стоял под палящим солнцем Эгапта там, где я впервые встретил Эвлуэлу. И еще раз я жил на Пэлаше. Я вернулся туда, где я родился, на западные острова Затерянных Континентов, те, что раньше назывались Сешеа-Амрик. Я во второй раз был свидетелем падения Рама. Обрывки воспоминаний проплывали через мой размягченный мозг. События всплывали хаотично, без всякой последовательности. Вот я ребенок. А вот изможденный старик. Вот я среди Летописцев. А вот я у Сомнамбул. Я вдруг увидел опять, как Принц Рама пытается купить глаза у Изобретателя в Дижоне. Вот я торгуюсь с Прокуратором Парриша. Вот я уже ухватился за ручки своих приборов и вхожу в состояние Наблюдения. Я уже ем какие-то сладости с далеких планет и вдыхаю весенний аромат Пэлаша; вот я вздрагиваю от старческого озноба, а вот уже плаваю в будущем море, жизнерадостный и счастливый; я ссорюсь с Олмэйн; я обнимаю Эвлуэлу. В моем сознании мелькают ночи и дни по мере того, как мои биологические часы двигаются в странном ритме обратного ускоренного движения. Меня преследуют миражи. С неба вдруг полились огненные струи, время рванулось в нескольких направлениях; я стал маленьким и вдруг огромным. Я услышал голоса в отсветах алого и бирюзового цвета. Обрывки какой-то музыки будто вспыхивали над горами. Сердце мое неистово колотилось. Я был словно в ловушке этих обрывков воспоминаний и звуков; руки мои были прижаты к бокам, и мне хотелось занимать как можно меньше места, по мере того, как мозг мой наполнялся этими отзвуками. Звезды на небе трепетали, сжимались, таяли.

Эвлуэла мягко сказала:

— Мы заслуживаем вторую юность не благодаря проявлению своих личных добродетелей, а благодаря снисходительной, доброжелательной воле Провидения.

Олмэйн произнесла:

— Какая я стала холеная!

Талмит сказал:

— Эти колебания процесса восприятия означают исчезновение желания саморазрушения, которое лежит в основе процесса старения.

Гормон сказал:

— Это восприятие колебаний означает только саморазрушение желания до полного его исчезновения, что определяет процесс старения основы.

Прокуратор Манрул Седьмой сказал:

— Мы были ниспосланы на эту планету в качестве инструмента вашего очищения. Мы были ниспосланы Провидением.

Претензионист Девятнадцатый сказал:

— С другой стороны, позвольте мне не согласиться. Переплетение нашей судьбы и судьбы Земли — чистая случайность.

Мои веки окаменели. Маленькие существа, из которых состояли мои легкие, вдруг зацвели. Кожа моя сошла, обнажив мускульную ткань, приросшую к костям.

Олмэйн сказала:

— Мои поры становятся меньше. Тело мое сжимается и становится упругим. Мои груди уменьшаются.

Эвлуэла сказала:

— Потом, Томис, ты полетишь с нами.

Принц Рама закрыл руками свои глаза.

Башни Рама качались под напором солнечного ветра.

Я стащил шаль с проходящего мимо Летописца.

Клоуны рыдали на улицах Парриша.

Талмит сказал:

— Просыпайся, Томис, ну же, открывай глаза.

— Я опять молод, — сказал я.

— Твое возрождение еще только началось, — сказал он.

Я больше не мог двигаться. Помощники схватили меня, закутали в пористые ткани, и положили в носилки на роликах, и повезли ко второму резервуару, гораздо большему по размеру. В нем уже покачивалось на поверхности с десяток человек, каждый — в убаюкивающей изоляции от остальных. Их безволосые черепа были украшены электродами; их глаза были закрыты розовой тесьмой: руки их успокоенно лежали на груди. Вот в этот резервуар меня и поместили, и здесь не было никаких миражей, только сон — без всяких сновидений. На этот раз я пробудился от звука прибоя и обнаружил, что я проплываю по узкому водовороту ногами вперед и попадаю в закрытый резервуар, где я дышу в наполняющей его жидкости и где я нахожусь чуть больше минуты и чуть меньше столетия, пока с моей души счищают слои моих грехов. О, это была очень тяжелая, очень медленная процедура Хирурги работали в отдалении, руки их были продеты в перчатки и управляли крошечными ножичками, и они избавляли меня от зла удар за ударом маленького острия, которое отрезало вину и печаль, ревность и ярость, жадность, похоть и нетерпение.

Когда со всем этим было покончено, они открыли крышку резервуара и подняли меня. Я не мог стоять без поддержки. Используя свои инструменты, они промассажировали мускульную ткань моих конечностей, восстанавливали тонус. И тогда я смог идти самостоятельно. Я взглянул на свое обнаженное тело, сильное, упругое, заряженное энергией. Талмит подошел ко мне и подбросил в воздух пригоршню зеркальной пыли, чтобы я мог разглядеть себя. И когда крошечные частицы соединились, я взглянул на свое мерцающее изображение.

— Нет, — сказал я. — Лицо совсем не мое. Я никогда таким не был. Нос был более заостренным, губы не были такими полными, а волосы совсем не были такими черными…

— Но мы пользовались записями союза Наблюдателей, Томис. Ты просто не помнишь себя таким, это было слишком давно.

— Разве так может быть?

— Если хочешь, мы можем сделать тебя таким, каким ты себя представляешь, а не таким, каким ты был на самом деле. Это был бы легкомысленный поступок с нашей стороны и на это бы потребовалось слишком много времени.

— Да нет, — сказал я. — Это в общем-то не имеет значения.

Он согласился и сказал мне, что мне придется ненадолго задержаться в Доме Обновления, пока я полностью не адаптируюсь к себе. Мне дали нейтральную одежду, потому что я пока не вступил ни в какой союз. Я потерял статус Пилигрима после Обновления, и я мог теперь вступать в любой союз.