Роберт Силверберг - Ночные крылья. Человек в лабиринте. Полет лошади

И все-таки он ничего такого не сделал. Он знал, что причиной его бездеятельности является по сути дела желание вырваться из этой изоляции. И как бы он ни ненавидел людей, он все же позволял им прокладывать путь. Теперь встреча была неминуемой. А вот сможет ли он снова пребывать среди людей?

Он провел несколько месяцев среди гидрян, а потом, понимая, что не сможет ничего добиться, сел в капсулу и полетел туда, где его ждал корабль.

На корабле он произвел манипуляции, которые должны были вернуть его на Землю. Когда он увидел на отполированной поверхности свое отражение, оно поразило его. Он заметил на своем лице новые морщины, которые не удивили его, а вот странные чужие глаза насторожили. Мышечное напряжение, подумал он. Он кончил программировать свое возвращение и отправился в лечебное помещение, где заказал микстуру «ДП-40» для нервной системы, горячий душ и хороший массаж Когда он вышел оттуда, глаза его так и остались странными, а кроме того начался нервный тик. От тика он избавился довольно легко, а вот глаза такими и остались.

Собственно, в них нет выражения, сказал он себе. Такое впечатление производят веки. Мои веки набрякли из-за того, что мне так долго пришлось дышать замкнутым в скафандре.

Это пройдет. У меня было несколько трудных месяцев, но теперь все позади.

Корабль пил энергию от ближайшей звезды. Указатели шевелились в ритме работы подпространственных двигателей, и Мюллер в своем корабле был выброшен из мира Гидры на одну из самых коротких трасс. Но, несмотря на перемещение в подпространстве, какое-то абсолютное время должно было пройти, пока корабль как игла пронзал континуум. Мюллер читал, спал, слушал музыку и забавлялся сексатором, когда в нем возникало такое желание. Он говорил себе, что лицо его только кажется застывшим, но после возвращения на Землю ему, наверное, не помешает небольшое преображение. Эта экспедиция оказалась такой, что он постарел на несколько лет.

Делать ему было нечего. Корабль вышел из подпространства на расстоянии ста тысяч километров от Земли. Зажглись контрольные огоньки на пульте связи. Ближайшая станция космического движения требовала, чтобы он сообщил свои координаты. Он приказал мозгу корабля передать надлежащие сведения.

— Выровняйте скорость, мистер Мюллер, — попросил диспетчер движения, — и мы пришлем к вам пилота, который доставит вас на Землю.

И этим тоже занялся мозг корабля.

Перед глазами Мюллера возник шар службы контроля движения. Достаточно долго он плавал перед ним, пока корабль не догнал его.

— У нас для вас сообщение, переданное с Земли, — сообщил диспетчер. — Говорит Чарльз Бордман.

— Давайте, — сказал Мюллер.

Экран заполнило лицо Бордмана. Лицо розовое, свежевыбритое. Бордман улыбнулся и протянул руку.

— Дик, — сказал он. — Господи, какая радость, что я тебя вижу!

Мюллер включил осязательный аппарат и сквозь экран пожал запястье руки.

— Привет, Чарльз. Один шанс из шестидесяти пяти, верно? Ну, так я возвращаюсь.

— Что мне передать Марте?

— Марте? — Мюллер задумался. Ага, это та голубоволосая девушка… узенькие бедра и остренькие грудки. — Да, передай ей привет. Скажи, что мне было бы приятно увидеться с ней сразу после посадки. Сексаторы не доводят до такого безумия.

Бордман фыркнул от смеха, словно услышал шикарную шутку. Потом резко изменил тон и спросил:

— Хорошо получилось?

— Безрезультатно.

— Но ты наладил контакт?

— Пожил среди гидрян, конечно же. Они меня не убили.

— Но относились враждебно?

— Меня не убили.

— Да, но…

— Но я все-таки жив, Чарльз. — Мюллер почувствовал, что снова начинается нервный тик. — Я не научился их языку. Не знаю, как они меня восприняли. Казалось, они проявляли интерес. Долгое время они внимательно присматривались ко мне, но не произнесли ни слова.

— Может, они телепаты?

— Я не знаю, Чарльз.

Бордман какое-то время молчал.

— Что они с тобой сделали, Дик?

— Ничего.

— Не сказал бы.

— Я просто устал от полета, — заявил Мюллер. — Но в хорошей форме, разве что немножко перенервничал. Я хочу дышать нормальным воздухом, пить настоящее пиво, и мне было бы приятно оказаться в постели не одному. Тогда все бы стало великолепно. А позже, может, я и предложу какой-нибудь способ установления контактов с гидрянами.

— Это настроение отражается на твоем радио, Дик.

— Что?

— Тебя слышно слишком громко, — пояснил Бордман.

— Это вина трансляционной станции. Черт побери, Чарльз, что общего имеет это с настроением?

— Не спрашивай меня, — ответил Бордман. — Я только пытаюсь понять, что это ты так раскричался на меня.

— Я не кричу! — крикнул Мюллер.

Вскоре после этого разговора с Бордманом он получил сообщение с контрольной станции, что пилот готов и — ждет разрешения взойти на корабль. Он открыл люк и впустил на борт этого человека. Пилот оказался молодым блондином с орлиным носом и светлой кожей. Снимая шлем, он сказал:

— Меня зовут Лес Кристиансен, мистер Мюллер, и я хочу, чтобы вы знали, что я горжусь и считаю за честь сопровождать первого человека, который посетил расу чужих существ. Надеюсь, я не нарушу предписаний, касающихся служебной тайны, если скажу, что мечтаю хоть немного услышать об этом, пока мы будем спускаться. Если вы не сочтете это за навязчивость, то я был бы счастлив, если бы вы рассказали хоть о некоторых… необычных впечатлениях… из вашего… вашего…

— Пожалуй, я могу рассказать не очень-то много, — вежливо отозвался Мюллер. — Прежде всего, вы видели запись с гидрянами? Я знаю, что ее должны были демонстрировать, но…

— Вы позволите, мистер Мюллер, если я присяду на минутку?

— Милости прошу. Вы их видели… это высокие худые создания с плечами…

— Мне как-то не по себе, — сказал Кристиансен. — Не могу понять, что это со мной. — Его лицо пошло красными пятнами, капельки пота заблестели на лбу. — Наверное, я расхворался…

Он упал в кресло и скорчился, закрыв голову руками. Мюллер беспомощно огляделся. Потом вытянул руку и взял пилота за локоть, чтобы довести до медицинского кабинета. Кристиансен дернулся, словно к нему прикоснулись раскаленным железом. При этом он потерял равновесие и свалился на пол кабины. И стал отползать как можно дальше от Мюллера. Сдавленным голосом он спросил:

— Куда мне?

— Вон в те двери.

Он поспешил в туалет и закрылся. Мюллер к своему удивлению услышал, как того вытошнило, и потом он долго откашливался. Мюллер хотел уже сообщить на станцию контроля, что пилот захворал, но дверь приоткрылась, и Кристиансен пробормотал:

— Вы не могли бы подать мне мой шлем?

Мюллер протянул ему шлем.

— Мне очень жаль, что на вас это отразилось таким образом. Надеюсь, я не приволок с собой какую-либо заразу.