Роберт Шекли - Лавка старинных диковин (сборник)

Жители Деревни, все как один, задрали головы.

– Ханс, давай, – шепнула Хельке.

Лесоруб заморгал, ему понадобилась секунда-другая, чтобы перевести взгляд с неба, куда он тоже уставился, на Хельке.

– Действуй! – скомандовала она.

Ханс жутко скривился и разжал пальцы. Финн улетел вниз с долгим воплем.

– О боже! – вскричала Хельке. – Должно быть, у Ханса онемели руки. Что случилось, Ханс?

– Да вот это самое и случилось, – ответил здоровяк. – Руки у меня онемели. Не удержал я нашего дорогого Финна, нет его больше с нами.

Деревенские дружно зарыдали, принялись рвать на себе одежду.

– Однако, на наше счастье, – сказала им Хельке, – здесь есть Гарри. Еще вчера он был чужаком, но теперь все мы его знаем, это хороший человек, и, если Дама согласится, он займет место Финна, станет нашим сапожником, и все пойдет по-прежнему.

Предложение вызвало бурю восторга, и жители пустились в пляс, чем изрядно шокировали Гарри.

– Это и есть твой план? – шепотом спросил он Хельке.

– Да! А что, разве плохо вышло?

Гарри не знал, смеяться ему или плакать. Поэтому он лишь проговорил:

– Ну, если здесь такие фокусы в диковинку… может, никто и не заподозрит…

– А кто может заподозрить? Да и с чего бы?

Гарри промолчал. Но он понял: эти люди привыкли верить друг другу на слово, ни с того ни с сего искать тайные мотивы в чужих поступках они не станут. Требуется время, чтобы в их душах поселился червь сомнения, чтобы недоверчивость стала нормой.

Но что подумает о случившемся Дама?

Услышав на другой день, что она желает встретиться, Гарри явился немедленно. Он ожидал худшего, но вскоре понял, что расспросов о смерти Финна не будет.

– Как тебе известно, в Деревне произошло несчастье. Мы потеряли Финна, сапожника. Желаешь ли занять его место?

– О да, желаю всей душой.

– Быть по сему.

Так Гарри стал новым сапожником в Деревне, и очень скоро тамошняя жизнь вернулась в прежнюю колею.

Но ненадолго – пока Хельке не заявила, что хочет выйти замуж за Гарри.

Браки жителям Деревни доселе были неведомы, как и недоверие, и любовь, и смерть.

– Очередное новшество? – спросила Дама.

– Институт брака – дело благородное, – ответила Хельке. – Поскольку я влюблена в Гарри, необходимо создать семью.

– Интересно, что будет дальше, – вздохнула Дама.

– Даже вообразить не могу, – сказала Хельке.

– Зато я могу. И содрогаюсь, когда это делаю. Сколько себя помню, я в меру своих способностей оберегала Деревню. Но даже мне не по силам предотвратить приход новизны – до сих пор удавалось лишь отсрочить его. У нас еще не было свадеб, но они не запрещены, и я знаю, как надо их справлять.

Так что Гарри с Хельке поженились и отпраздновали это событие на славу.

И снова жизнь в Деревне потекла по-прежнему. Ну, не совсем по-прежнему. Кое-что изменилось до неузнаваемости. Например, вышивальщица и лесоруб теперь много времени проводили вдвоем, и не только днем, но и ночью. Их не смущало, что подумают люди. Да и кому было думать, кроме Гарри? Остальные жители Деревни не успели так сильно эволюционировать по части подозрительности.

Но в других отношениях жизнь основательно усложнилась. Вскоре к Даме явилась делегация, и возглавлявший ее селянин заявил:

– Мы хотим открыть торговлю с внешним миром.

– Но зачем это вам? – удивилась Дама.

– Чтобы служить новому принципу.

– О каком принципе речь?

– О стремлении получать выгоду, Дама.

– Гм… И когда же это стремление успело здесь появиться?

– Оно пришло вместе с Гарри и дало о себе знать вскоре после смерти, любви и женитьбы. Нам оно весьма по нраву, поскольку подразумевает владение многими вещами.

– Конечно, я бы вам не советовала, – вздохнула Дама, – но если настаиваете…

– Настаиваем, при всем уважении к вам.

– Я подумаю, – пообещала Дама.

И Гарри понял, что вскоре она уступит. И будет все больше и больше новшеств. Он принял участие, пусть и самое пассивное, в затее Хельке, а значит, на нем лежит вина за перемены, как и на его жене. Выигран миг безопасности, но из жизни ушло очарование, которое делало ее, эту жизнь, стоящей.

В Деревне появились и другие чужеземцы. С позволения Дамы староста организовал короткие экскурсии для избранных гостей с Земли, как правило для богачей.

Очень скоро Гарри понял, что деревенские непременно наладят самые тесные связи с внешним миром. Вот уже построен горнолыжный подъемник, открылись лавки с сувенирными гномами и фарфоровыми статуэтками, очень похожими на Финна – его теперь чествовали как основателя Деревни.

«До чего же быстро тут все изменилось», – размышлял Гарри, сидя в тесной горнице, крутя в руках брошь Анны и слушая, как наверху, в спальне, хихикают Хельке и Ханс.

Но при всем при том он жив. Разве не это главное, разве не спасения ради он забрался сюда? Все остальное – пустяки по сравнению с этим…

Или не пустяки?

Гарри хмурился. Ему казалось, упущено нечто важное – вот мелькнуло перед глазами и пропало без следа. А он даже и не понял, что это было.

Он раздраженно потряс головой. В городе появились чужие. Неизвестно, что это за люди, какие мотивы ими движут. Тут уже небезопасно. Пора искать новое убежище.

Вот только где?

Я шагаю по нью-йоркской улице. И вдруг, неизвестно с какой стати, оказываюсь на грязном проселке.

Впереди город, множество каменных – в том числе даже мраморных – домиков сгрудилось на склоне холма.

По дороге идет много людей. С виду крестьяне, одеты во что-то вроде халатов, распахнутых и приспущенных на плечах, потому что жарко. Хотя, кажется, уже вечереет. Люди все загорелые, кожа оливково-смуглая, в руках то ли посохи, то ли длинные дубины. Кое-кто гонит коз. Их меканье – самый громкий звук в окрестности.

И что ж мне делать?

Я схожу с дороги и усаживаюсь на валун пораскинуть мозгами. Честно говоря, мне страшно до дрожи. И что же такое со мной приключилось?

Только что я был на углу Вест-Энд-авеню и Девяносто шестой улицы. И вдруг стою на холмистой равнине и вижу явно древний город, россыпь каменных коробочек на склоне горы.

«Тото, мне кажется, мы больше не в Канзасе», – думаю я.

Правда, песика Тото со мной как раз и нет.

Я один-одинешенек, на мне овчинная безрукавка, вместо кроссовок «Найк» – кожаные сандалии. Из прежней одежды ничего не осталось, бумажника тоже нет, но на кожаном ремешке с шеи свисает кошель.

Открываю его и вижу несколько разнокалиберных, неправильной формы монет. Вроде на них греческие буквы.

Тут я решаю, что случайно проскочил через портал в прошлое.

Почему я, а не кто-то другой? Мысли так и скачут, и ничего толком не придумывается. Может, у меня уникальная группа крови, а мне про то и не сказали в больнице на Пятой авеню? Или особое устройство мозга? Да черт его знает, в общем.