Сергей Цикавый - Замена

– Это прошлое, которое над тобой не властно, – ответила Джоан и уселась рядом. – Делай, наконец, выводы.

– Почему… Почему тогда я его боюсь?

Она поджала губы и кивнула:

– Глупо не бояться Келсо. Другое дело – смывать мозги в унитаз при одном его виде.

Джоан повернулась ко мне:

– Кукла Кристиана Келсо существует только вот здесь, – она ткнула пальцем мне в лоб. – В твоей памяти.

«Нет-нет, с Кристианом нельзя как с тростью! – говорил ее взгляд. – Но и ты не…»

Не – кто? Я не знала, как это назвать. Думать вдруг стало так сонно, стена стала такой удобной, и слабость понимания охватила меня всю. Я поскребла горло, нащупывая пуговицы.

А еще кто-то уже говорил мне эти слова. Кто-то другой.

– Ох ты ж боже мой, – вздохнула Джоан и расстегнула мне ворот блузки.

Ее лицо застыло, а потом расплылось в улыбке.

– Боже мой, – зачем-то повторила она, все еще улыбаясь, и встала.

– Куда ты?

– СБ забрала Элли. Надо изловить их до того, как они захотят тебя.

Джоан постучала в дверь рядом со мной, показала язык и скрылась на лестнице.

Я попыталась подняться, но не успела. Дверь распахнулась, и мне только и осталось, что смотреть снизу вверх, как в коридор выглядывает Анатоль.

– А… – сказал он, поднимая на лоб очки. – Витглиц? Вы?

Я сидела на полу, сминая полы пальто, сжимая кулаком расстегнутый ворот блузки.

– Доброе утро, – сказала я.

Мне было легко и немного совестно.

– Что вы… Давайте, вставайте, я вам помогу! В медчасть? Вызвать Мовчан?

Он помогал мне держаться на ногах, и это было тоже легко и тоже – совестно: я уже могла стоять сама.

– Если можно – чаю.

Когда он моргнул и несмело улыбнулся, я добавила:

– С сахаром.

– …Мы вчетвером там лежали в темноте, и знаете, было весело. Горный кемпинг, вокруг – никого, а я рассказываю страшные истории. Эжен потребовал, чтобы я потом ходил с ним в туалет. Девочки были против, но и сами боялись. А наутро я узнал, что Эжен все-таки переспал с Рин.

Анатоль потер подбородок и рассмеялся.

– Знаете, смешно так. Я заснул, и не помню, какую страшилку рассказал последней. Может, даже что-то про Ангела.

«Смешно», – соглашалась я. Чай был самый обыкновенный: из пакетика, квартира у Куарэ – в меру замусоренной, но здесь было хорошо. Он открыл окно, чтобы я не слышала запахов, дышал в сторону – по той же причине.

И Анатоль действительно хорошо рассказывал. Смешно.

Наши кресла стояли рядом, и мы смотрели, как за окном – огромным окном – облака превратились в бледную сеть, поймавшую небо. Солнце пока не попадалось: он прожигало невод насквозь и обрушивалось на предгорье.

Под ногами сейчас и мокро и противно, и можно даже напрячься и представить себе весну, – но это все там, внизу. А здесь есть чай и тишина.

– У вас какой урок?

– Э-э… Третий, кажется.

– Третий. Мы можем пойти вместе.

«Скажет о том, что подумают другие, – я обижусь», – загадала я.

Мне думалось легко, не хотелось умирать в боли и одиночестве, и я все еще не отмыла ладонь, в которой обуглилась трость. Я прятала руку от Анатоля.

– Можем, – согласился Куарэ, ставя чашку на подлокотник. – А можем и прогулять – тоже вместе.

Я кивнула, потому что сначала услышала только слово «вместе», и Анатоль рассмеялся:

– Знали бы вы, что о вас говорят здесь… Многие бы решили, что Соню Витглиц подменили.

– Я знаю, что обо мне говорят, Куарэ.

– Серьезно?

– Да.

Солнечные лучи ложились на кожу мягко, без жара. Я раскрыла забинтованную ладонь под поющее золото, смотрела, как оно играет по невидимым линиям, словно пальцы гадалки. «Гадалка-неудачница. Где это было? В каком произведении?»

– Говорят, у вас очень красивые глаза, – сказал Анатоль.

Я повернулась к нему. Он был серьезен – и улыбался, и от этой улыбки стало еще теплее, почти жарко. Потом я вспомнила слова и отвернулась.

«Так не честно» .

– Куарэ. Одолжите, пожалуйста, контейнер для линз. И раствор.

– Раствор?

– Да.

– Что-то попало вам под линзу? – обеспокоено спросил Анатоль.

Я смотрела только себе в ладонь. Хотелось получить раствор, снять линзы и покончить с этим приступом честности.

«Ну почему не какой-то другой комплимент? Почему глаза, почему так банально?»

– М-м, хорошо, идемте в ванную, – сказал он, а потом сморщил нос и досадливо пощелкал пальцами. – Нет, я сейчас, я вас позову, хорошо?

Я кивнула. Так глупо.

Луч принялся жечь ладонь, и я спрятала руку в тень. Анатоль чем-то гремел в ванной, что-то складывал или прятал. Я могла бы посмотреть сама – не сходя с места, и это было странное желание: подсматривать, изучать. Это был странный страх: вдруг там чужие вещи? Вещи другой женщины?

– Витглиц, можете входить!

Только вставая с кресла, я пожалела о том, что сожгла трость.

В ванной гудел вентилятор, немного пахло сыростью и очень остро – гелем для душа. Анатоль вытирал руки большой влажной салфеткой. «Кто так отмывает руки в ванной?»

На раковине остались стоять флакон и маленький коробок: он спрятал даже зубную щетку.

– Я ужасный грязнуля, – вяло улыбаясь, сказал Куарэ, катая смятую салфетку между ладонями. Казалось, у него зябнут руки, и в глаза он мне не смотрел. – Извините.

– Ничего. Извините меня вы.

– Ну, я, наверное, выйду…

– Подождите.

«Просто скажи это» . Всего-то и надо – пережить несколько секунд отвращения.

– Витглиц?

– Мне нужно, чтобы вы посмотрели. Пожалуйста.

«Это всего лишь линзы. Всего лишь глаза» .

Он смотрел на меня – и перехватил руку. Флакон с раствором был так близко.

– Подождите, Витглиц. Вы… Вы что, так и не поняли? Я видел ваши глаза.

Я смотрела на его руку на своем запястье, пыталась понять, о чем он говорит.

– …Да поймите же, на вас нет линз там ! – сказал Анатоль, и все стало легко – даже сумасшедший пульс.

«Там» .

Я дура. Я десятки раз смотрела на свои копии, смотрела сама на себя, видела янтарную радужку – и так ничего и не поняла.

– Но… – неуверенно начал он. – Если вы все еще хотите, то…

«Ему интересно», – поняла я. «Ему не противно», – ликовала я.

А еще я могла посчитать количество перегородок, отделяющих меня от Кристиана, но это не имело значения. Между мной и Анатолем исчезала последняя стена, я чувствовала это так же ясно как… Как запах геля для душа.

– Подождите! Куда вы гряз… Господи, Соня, да что у вас с руками? Одна порезана, другая…

– Это… копоть. Я отмою.

Он смотрел с испугом на мою ладонь, а я думала о другом. Опять о другом.

«Соня. Он сказал «Соня»» .

– Фу, вы меня напугали, это прямо корка какая-то. Что вы делали?

– Я делала… выводы.