Сергей Цикавый - Замена

– В предместьях обнаружили еще одну девочку с ошибками в томограмме, – сказала женщина.

– Хорошо.

Мужчине хотелось спать.

– Ты съездишь посмотреть?

– Уже съездил.

Женщина завозилась в постели, садясь повыше. Тень решетки задвигалась по одеялу: за окном висел яркий серп луны.

– Почему ты ничего мне рассказал?

– Нет нужды.

– Интересно, – сказала женщина. – Почему это? Может, ты и документы сам оформил, чтобы я ее забрала без проблем?

– Нет, – мужчина зевнул. – Давай завтра поговорим о работе, хорошо? Ты только приехала, устала…

– Завтра я обещала Анатолю, что мы пойдем в парк.

– Вот после и поговорим.

– У тебя какие-то планы на эту девочку?

«Тр-рос… рж-жа…» Ответа не было.

Женщина приподнялась на локте: ее муж уже спал, отвернувшись к столику. На столике мерцал огонек наручных часов. «У тебя какие-то планы, – подумала женщина. – И у меня планы. И у Анатоля тоже планы» . Женщина зажгла ночник. Лампочка раскалилась вполсилы, замигала: даже в два часа с электричеством было плохо.

Трясущимися руками женщина надела очки и взяла с тумбочки пачку бумаги, устроила листы на коленях. Она читала, осторожно снимая распечатку за распечаткой. Иногда пыталась сделать пометку, но так и не смогла. Так женщина и уснула – под скрип крановых тросов, с лунной тенью от решетки поверх одеяла.

Из-под ее руки выскользнула титульная страница.

«Проект «Майнд». Теоретико-методологические результаты за 20.. —20.. гг.»

Я подняла страницу, рассмотрела ее.

– Мило, да? – спросила Джоан, садясь на кровать. – Бывший жилой корпус научной группы «Нойзильбер». Я была здесь пять лет назад, все себе представила – и запомнила. В соседней комнате, кстати, дрыхнет твоя вторая половина. Ему сейчас…

– Девять лет, – сказала я, глядя на руки Инь Куарэ. Даже во сне они подрагивали.

Малкольм поерзала, облокачиваясь на приподнятые колени женщины.

– Точно.

– Зачем тебе это? Это все?

Джоан шутовски потолкала в плечо спящего профессора Куарэ.

– Эй, директор, расскажете своей подопечной? Нет? Окей, тогда я сама. Это тренировка – для памяти, для воображения. Я могу сейчас все здесь поменять, все забыть и устроить иначе. Но в точности…

Она погладила одеяло, поправила очки на лице спящей женщины.

– …в точности своя прелесть. Идеальная память.

– И идеальное воображение.

– Да, – сказала Джоан, вставая. – Не все чудовища – Ангелы.

– Ты не ответила, зачем.

– Для тебя старалась, – пробурчала Джоан, открывая дверь.

В свет.

Съемка дорожной камеры была черно-белой.

Огни казались прожженными в фоне дырами, мокрый тротуар отражал их свет. Единственная машина в поле зрения камеры мчалась с огромной скоростью, и скоро должна была исчезнуть прочь – к штрафам и взысканиям. Но ехавший ей навстречу грузовик – огромный трейлер – вильнул в сторону, и время застыло.

– Смешно, – сказала Малкольм. Ее вороные волосы казались темно-серыми, лицо – бледно-серым, и только синие глаза почему-то не обесцветились – два звенящих огня.

– Смешно?

– Да. Я нажала на «паузу» – там, ну, когда смотрела впервые пленку. Вот видишь? Я все разглядела в подробностях. Это последняя секунда жизни Сержа Доминика Куарэ. Парамедики уверены, что он умер мгновенно.

Я смахнула с линии взгляда каплю. Дождь повис в воздухе тяжелыми прозрачными камнями – черными, серыми. За тонированным стеклом тяжелого седана ничего не видно, но уже змеится крохотная трещина. Бампер грузовика уже начинает мять капот. Задние колеса уже не касаются асфальта.

«Уже, – подумала я. – Уже давно» .

– Он вез тебе время, – сказала Джоан. Она лежала на животе, заглядывая под машину. – Торопился. В совете директоров до сих пор трудится учитель Инь – на него Куарэ и надавил. Мол, ваше детище уже похоронили, но оно работает. Проект «Майнд», дело жизни и смерти великой Инь.

– Откуда ты знаешь?

– Я и сама так надавила на этого Икано, когда пообещала тебе спокойствие, – ответила она, вставая. – Не напрямую, естественно.

– «Естественно»?

– Угу. Я – «а» – не вхожа в сов. дир. «Бэ» – не хочу умереть под грузовиком.

Я касалась пальцами черного бокового стекла. Его покрывали колючие капли – лишь немногим менее черные, чем само окно. В нем отражались выжженные дыры уличных фонарей, и где-то за ним был директор Куарэ, профессор Куарэ.

«Спасибо», – прошептала я, проводя по стеклу.

Капли не стерлись, потому что я уже ничего не могла исправить.

– Зачем ты показала мне это?

– Идем.

Малкольм взяла меня за руку. Ее кроссовки с треском сминали брызги под ногами и фонтанчики воды, поднятые шлепками дождя и ветра. Дождь царапал мне щеки – холодные, каменные капли, недвижимо висящие в воздухе.

– Куда дальше?

– Дальше.

Джоан щелкнула пальцами, и сзади ожил грохот, а камень стал просто водой на моем лице.

– Это – твое прошлое.

Я помнила это все. Здесь было немало пробелов, заполненных кадрами обгоревших балок и обрушенных перекрытий, но Малкольм сумела найти так много, что мне стало страшно.

«Кристиан показал это Анатолю… Анатоль видел все это» .

Я шла по галерее – живой, звучащей, пугающей. Каждое окно выходило на новую диораму: в новую комнату, в иное освещение, иные звуки. Джоан порой ошибалась, что-то не так представляла, но я снова дышала высушенным воздухом специального госпиталя «Нойзильбер». И Малкольм молчала.

– Зачем мы здесь? – не выдержала я.

– Затем же, зачем ходили к Кристиану.

Мы остановились напротив окна в интенсивную терапию. Три санитара, Куарэ и я. Мы все висели в воздухе.

– Заполнишь картину? – спросила Джоан. Она прижала нос к стеклу, словно силясь проникнуть в видение. – Напоминаю: пять капсул мепередина, подвал. Тебя нашли вовремя. По результатам – аномальное повреждение тканей на руках профессора Куарэ и два облака дисперсной плоти вместо санитаров.

Я прикрыла глаза. Эта ветвь памяти была плотной и толстой, ее пронизывали сложные отростки, но я знала, что делать. Когда я снова увидела перед собой галерею, картинка изменилась.

– Профессор Куарэ уехал. Келсо собрал моих самых первых учеников и отвел в подвал. Там он заставил меня рассказать им все. О том, кто я. О том, что он со мной делает.

За окном картина оживала. Лужи рвоты, сорванные простыни, и люди, пытающиеся прижать меня к кровати. Два санитара, которые держали меня за руки, вдруг стали большими, очень большими, – будто их перенесли в вакуум. А потом комната стала ярко-красной – сразу и вся.

– Если бы профессор не схватил меня за руки, третий санитар – тот, который с зондом, – убежал бы.

– И ты бы умерла.