Филип Фармер - Многоярусный мир: Ярость рыжего орка. Лавалитовый мир. Больше чем огонь.

— ...слыхал, что сделал «Кисс» в том номере отеля в Пеории?

— ...меняю стимулятор на тормоз.

— ...сказал, будто Мик Джаггер подцепил триппер от жены мэра.

— ...а старик говорит: «Только выстриги этот гребень на башке, я тебе яйца отрежу».

— ...думаешь, Лам закатит сегодня контрольную?

— ...а я себе думаю: да пошел ты в задницу со своим равноберденым треугольником. «Дайте определение» — дерьмо, я выговорить-то это слово не могу. Но виду не подаю. Мистер Словацкий, говорю, в геометрии я не Копенгаген. Это для республиканцев, а мои всегда за демократов голосуют.

— ...отправили опять к Железным Штанам. А его и нет в кабинете. Вероятно, секретаршу трахал в копировальной.

— ...а он в ответ: «Знаю, что ты длинный, и знаю, что ты черный, но откуда у тебя зенки пучеглазые?»

— ...клянусь, врезал бы я тебе за расистские анекдоты. Вот я тебе расскажу про белую бабу — ей мышка залезла в щелку, она и пошла к черному доктору. А он...

Толкаясь и хихикая, компания ввалилась в вестибюль. Джим молчал, лишь хмыкая или через силу улыбаясь в ответ на обращения к нему. «Черная красотка» уже не действовала — наверное, продавец надул Сэма, всучив аспирин или что-нибудь подобное с минимальной дозой бифетамина.

А вот и улыбающаяся Шейла Хелсгетс! Она стояла, прислонившись к стене, и болтала с Робертом «Тараном» Бейсингом, рослым красивым блондином, капитаном футбольной и дискуссионной команд, обладателем чистой и загорелой кожи. Денег полно, разъезжает на «мерседесе», живет на Золотом Холме. Естественно, У них с Шейлой близкие отношения, но надежные источники сообщают, что он ее обманывает. Роберта не раз видели в ночном клубе в соседнем городе, Уоррене, с Энджи «Минет» Кэлорик.

При виде того, как он гладит Шейлу по выпуклому бедру Джима едва не стошнило. Он с шумом захлопнул дверцу шкафчика. Девушка отвела взгляд от Бейсинга и посмотрела на него. Ее улыбка исчезла. А потом она обернулась к Победителю.

Шейла, детка, думаешь, он сам Иисус Христос! Хотел бы я распять его, предпочтительно ржавыми гвоздями, и не только забить их в руки да ноги. Хотя ничего бы это не дало. Все равно она смотрела бы на меня, как на прокаженного.

Джим тихо напевал себе под нос, тащась по коридору к кабинету биологии. Это была его очередная песня под названием «Вот тебе взгляд снизу вверх».

Наступи на меня, назови меня плоским —

Выжми досуха — и назови жмыхом.

Скажи, мол, совсем не классный ты парень!

Падающий молот-небо вбивает меня в землю,

Сшибая перхоть с башки,

И молотит, молотит, молотит меня.

Земляные черви, кроты и погребенные кости,

Бог, дьявол — кто не смотрит сверху вниз на меня,

Вращающегося в земном ядре?

Всякий путь отсюда — вверх.

Невозможно поверить, будто это не ложь.

Для меня все дороги — вниз.

Изругай меня, вываляй в грязи,

Изорви душу в клочья когтями презренья.

Назови оборванцем, зажги свечку

И отслужи по мне обедню.

Он вошел в кабинет вслед за Бобом и Сэмом и занял место в углу. Одноклассники громко переговаривались, швыряя друг в друга бумажные самолетики и шарики из жеваной промокашки. Потом, точно нож гильотины, обрушилась тишина, и все замерли, когда вошел мистер Льюис «Богомолец» Ханкс. Мрачный мужчина лет шестидесяти, раздражительный и религиозный до отвращения — такое описание вполне подходило к мистеру Ханксу. К этому надо добавить, что он был сторонником библейской теории сотворения мира, а преподавал эволюцию — в результате получался озлобленный и несчастный седовласый старик.

Ханкс зачитывал список, отмечая присутствующих и отсутствующих с таким видом, точно производил перекличку душ в Судный день. Произнося фамилию ученика, которого он не любил, учитель морщился, а называя того, кому не грозит попасть в ад для двоечников, — слегка улыбался. Улыбнулся он ровным счетом три раза.

Поручив одному из своих любимчиков отнести список отсутствующих в кабинет директора, Ханкс принялся читать сегодняшнюю лекцию. Речь шла о размножении лягушки. Джим пытался внимательно слушать и даже записывать — как ни странно, тема его заинтересовала. Но у него болел желудок, кружилась голова, к тому же Ханкс обладал заунывным и одновременно скрипучим голосом. Закрыв глаза, Джим представил, будто он едет в запряженной волами телеге с немазаными колесами по плоской безлесной равнине. Вид нагонял на него дрему, но скрип колеса не давал уснуть.

Сидящий рядом с Джимом Сэм Выжак нагнулся к нему и прошептал:

— Сейчас засну. Почему б тебе не сказать ему, что он набит дерьмом? По крайней мере не умрем от скуки.

— А самому слабо? — шепнул в ответ Джим.

— Черт, да я же в этом ни фига не смыслю и смыслить не хочу. Устрой фейерверк. Выдай ему по полной!

Наступившая в классе тишина насторожила Джима. Выпрямившись, он посмотрел на мистера Ханкса. Старикан прожигал его взглядом, и все в классе дружно повернули головы в сторону двух приятелей. Сердце Джима громко застучало. Ну, приятель, ты добился своего!

— Итак, мистер Гримсон и мистер Выжак, — проскрипел Ханкс, — не желаете поделиться с нами своими соображениями по данному предмету?

— Мы ничего не говорили, — сказал Джим таким же скрипучим голосом. Надо же так глупо попасться! Старикашка наверняка сейчас выставит его дураком.

— Ничего, мистер Гримсон? Ничего? Значит, вы отвлекали меня и весь класс, всего лишь произнося бессмысленные звуки? Наверное, подражали обезьянам, от которых вы произошли?

Сердце Джима забилось еще сильнее, и желудок качнулся, переливая кислоту из конца в конец. Стараясь не подавать виду, он встал.

— Ну, — начал он и откашлялся, прочищая внезапно сжавшееся горло. — Нет, мы не подражали обезьяньему языку. Мы...

— Обезьяньему языку? — переспросил Ханкс. — У обезьян нет никакого языка!

— Ну, я хотел сказать... обезьяньим сигналам.

Сэм корчился от беззвучного смеха.

— Когда ваш обезьяноподобный сотоварищ оправится от своего припадка, можете продолжать, — Ханкс, прищурясь, глядел на них сквозь очки, будто астроном, только что открывший некий паршивый астероид, которому абсолютно нечего делать в этой точке пространства.

Сэм перестал трястись и закусил губу.

— Гхм, — снова прочистил горло Джим. — На прошлой неделе, помните, вы говорили, почему, например, э-э, собачьи и человеческие зародыши так похожи. Во всяком случае, на ранних стадиях развития. Вы объясняли, почему у человеческих эмбрионов имеются хвосты, то есть, по эволюционной теории. Сами вы, очевидно, в эту теорию не верите. Если Создатель сотворил все живые существа всего за пару дней, вы говорили, вы попытались объяснить, почему тогда у всех самцов млекопитающих есть соски, хотя они им не нужны, почему, э-э, у нелетающих насекомых есть крылья.