Антуан Шоллье - Саргассово море

Моя старая стезя — это Европа, Франция, Париж, все мои прежние привычки, мои занятия, аэроклуб, моя холостая квартира на улице Полей, моя лаборатория в квартале Монтруа, мои банальные светские развлечения… Я знаю, что под ветвями дремлет маленькое голубое озеро, и в то же время я думаю об Арменовилле и его морских приливах… Какой контраст!

Дорога шла над Аллеей Могил. На минуту я остановился там, где когда-то в первый раз встретил художника Деунистона.

Деревья уже заволакивались вечерней синевой; на золотистую землю падают их длинные розоватые тени. Через несколько часов ночь своим мраком поможет мне перенести моряков, потом, на заре, на радостной свежей заре, взлетит мой «Икар»…

Несмотря на все, в глубине моего сердца шевелится не вполне осознанное беспокойство и сожаление в эти последние часы перед бегством из Аполлонии. Я стараюсь тщательно исследовать причину этого сожаления. Но это не удается. Какая-то неопределенная меланхолия охватывает меня, мне хочется скорее действовать, чтобы избавиться от нее… Мне кажется, что внутри моего существа нарастает странное раздражение против себя же самого… Я уверен, что завтра утром, когда я буду лететь на гидроплане, все это рассеется… но сейчас, здесь!..

Как мне хотелось бы уже быть в пути! Вид этой померанцевой рощи пробудил во мне образ женщины с янтарными волосами. Нет, нужно признаться себе самому, что уже давно облик Тозе занимает мои мысли. И все яснее и яснее восстает в моих мыслях твое обнаженное хрупкое тело, маленькая таинственная аполлониянка, с загадочной печальной улыбкой.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Что это?!

В полумраке я вижу наверху толпу. Что делают там островитяне? До меня доносятся отголоски песен. Что они означают? Неужели… нет, это невозможно… мои глаза галлюцинируют… я не могу поверить… то, что я вижу, меня ослепляет!..

Да, там стоит Хрисанф перед священным камнем; меч, который он держит в руках, обагрен кровью; у подножия статуи Мусагета лежат два обнаженных человека, головы запрокинуты назад, зияют красные раны на горле…

Ужас! Ужас! Я их узнал: это моряки с «Минотавра».

Две багряных струи ниспадают по белому камню и оставляют липкие, извилистые следы на влажном песке.

Я опоздал! Это племя жадных волков уже осуществило свои извращенные желания. Напрасно стараться вырвать жертвы из их когтей, они уже обращены в обескровленные трупы.

На мгновение меня охватило оцепенение, — свершилось то, что я надеялся предупредить.

Медленно погасает день, безучастный к только что совершившемуся преступлению.

Как в полусне, я вижу, как суетливо копошатся там женщины, колебля длинными, гибкими пальмовыми ветвями.

Ветер развевает дым, подымающийся от ритуальных треножников, и до меня долетает острый запах, от которого сжимается горло… Я различаю отчетливо только две красных полосы, струящиеся по земле…

Солнце, заходя за горизонт, накинуло на море красное покрывало, запятнавшее красными отсветами собравшихся на берегу бледных людей.

Все вижу я окутанным ореолом. Вот стоит «Минотавр» между берегом и морем водорослей. Как гигантская паутина, протягивает Саргассово море свои бесчисленные нити в ожидании новой добычи, которая неизбежно попадет на этот берег, где разыграется снова ужасная трагедия, а кровавое завершение ее будет здесь, на этом камне.

Этот камень, которому покровительствует статуя Аполлона, ужасный символ мировоззрения этого вырождающегося народа, совершающего самое низкое, суеверное убийство во имя разума!.. Как мог я хоть на мгновение соблазниться лживыми теориями этой цивилизации дегенератов!

Так размышлял я, застыв на месте. Торжество продолжалось; слышно было пение; до меня доносились какие-то чрезвычайно чистые и какие-то до странности тонкие голоса, и славные эллинские слова прикрывали своим величием стыд совершенного…

Яростно вспыхнул во мне гнев, все более и более охватывавший меня со вчерашнего дня. У меня явилось безумное желание сокрушить весь этот муравейник, сбросив на него базальтовые глыбы, которыми был усеян гребень холма.

Под моими усилиями начала колебаться одна из глыб, я уже слышал грохот при ее падении по склонам утеса, я видел ужас, который охватил толпу аполлонийцев. Еще толчок плечом, и глыба начнет свой головокружительный бег…

Почему же мой гнев разрядился неожиданным странным криком и руки беспомощно протянулись к небу? Почему вдруг я начал торопливо спускаться на дорогу к Некрополю? Нужно ли было еще гуще обагрять кровью золотистый песок берега? А что, если базальтовая глыба, скатившись, раздавит и ее среди других, эту хрупкую девочку?

Взгляд ее тоскливых глаз с такой отчетливостью запечатлелся в моем мозгу!

Без сомнения, мой крик привлек ее внимание!.. И теперь я бежал, как безумный, потому что, мне казалось, я слышал немой ее призыв. Я подчинился таинственным чарам, я спешил к ней, к юной аполлонианке!

Теперь я догадывался, почему я готов был согласиться с теориями этого народа, являвшегося антиподом европейцев, народа, который я ненавидел и который был до такой степени мне чужд. Тозе, извращенная и очаровательная девочка, — первое дружеское лицо, которое я увидел на этом острове! Тозе, хрупкая белокурая дева, загадочная и прекрасная, без моего ведома увлекла мою душу, смутила мой разум. В неведомых тайниках моего сердца очарование ею осенило ореолом великолепия всю жизнь Аполлонии. Я отдался этому обманчивому миражу; не сознавая того, я обольщал самого себя.

Я любил не Аполлонию, но страну Тозе… Меня приводили в волнение вовсе не рассудочные теории этого странного народа, но та культура, которой была подчинена мысль Тозе… Меня приводил в восторг не абстрактный культ Прекрасного, проповедуемый художниками, по красота Тозе…

В сущности они — варвары! Они или я?.. Не знаю! Может быть, и они, и я! И я вспомнил слова Барреса: «Я называю варварами всех, кто думает не так, как я»….

Ну, да что! Я слишком долго пробыл среди людей, не имевших ничего общего со мной. Я решил бежать от них. Я жажду вернуться к моим прежним заблуждениям…

Спускалась ночь, черная, как чернила, ни единой звезды не было видно. Стояла невыносимая духота… Я бежал безостановочно, вытирая крупные капли пота, стекавшие по моему лбу.

Небо заволоклось тучами. Атмосфера была заряжена электричеством. Ужасная буря нависла над этим затерянным в океане уголком мира, где я вдруг почувствовал себя так ужасно одиноким! Эти фосфоресцирующие отсветы, на мгновение вспыхивающие на горизонте, являются предвестниками отдаленной, надвигающейся грозы.

Во рту у меня мучительно пересохло; нервы натянуты до крайности, они отзываются на каждую вспышку молнии. Изломанная стрела зеленоватым огнем прорезывает облако… Слышен сухой треск, словно бросают листы кровельного железа… На мгновение вдали выступает мрачный профиль утеса, где меня ожидает «Икар».