Гарри Гаррисон - Мир смерти

— Интересно, может, эти штуки съедобны или запасают воду впрок?..

Голос Брайона звучал глухо и, казалось, царапал слух. Леа проморгалась и, прищурившись, взглянула на кожистое образование на вершине дюны. Сложно было сказать, растение это или животное. Размерами оно было с голову взрослого мужчины, сморщенное и серое, как высушенная груша, да к тому же утыканное толстыми колючками. Брайон пнул непонятную штуковину носком ботинка. Им удалось разглядеть что-то белое, толстое, похожее на корень, уходящий в глубь дюны. Потом серая штуковина сжалась, втягиваясь глубже в песок. В тот же миг что-то тонкое и острое вырвалось из складок серой кожи, ударило в ботинок Брайона и мгновенно втянулось назад. На твердом пластике осталась царапина, в которой поблескивали капельки зеленой жидкости.

— Яд, должно быть, — заметил Брайон, зарываясь носком ботинка в песок. — Эта штука слишком злобная, чтобы с ней связываться без особых на то причин. Пошли лучше.

Полдень еще не наступил, когда Леа упала. Она очень хотела идти вперед, но тело ей больше не повиновалось. Тонкие подметки туфель не защищали от раскаленного песка, и ее ноги превратились в сплошную рану. Воздух, который она хватала ртом, как выброшенная на берег рыба, вливался в ее легкие расплавленным металлом, и губы трескались от жара.

С каждым ударом сердца кровь начинала пульсировать в ушибленном виске, пока ей не стало казаться, что ее голова сейчас расколется на части. Она разделась, скинув с себя все, кроме туники, хотя Брайон и настаивал на том, что нужно защищать тело от прямых лучей солнца, и теперь тонкая ткань, пропитанная потом, облепила ее тоненькую фигурку. Она рванула тунику на груди в тщетном усилии вздохнуть. Не было спасения от чудовищного бесконечного жара, и не было спасения в этом адском пекле…

Хотя раскаленный песок немилосердно жег ее ладони и колени, подняться она не могла. Ей пришлось напрячь все свои силы, чтобы не рухнуть на песок. Глаза ее закрывались, перед ними плясали огненные круги.

Брайон, увидев, что она упала, поднял девушку и снова понес на руках, как это было ночью. Прикосновение к ее телу едва не обожгло его руки. Ее кожа стала ярко-розового цвета, туника на груди была разорвана, и обнаженная грудь вздымалась и опадала в такт неровному дыханию. Вытерев вспотевшую ладонь от соленой влаги и налипшего песка, Брайон коснулся кожи девушки и ощутил зловещий сухой жар. Налицо все симптомы теплового удара. Сухая обгоревшая кожа, прерывистое дыхание, температура.

Брайон ничего не мог сделать, чтобы защитить девушку от жары. Он отмерил крохотную порцию воды и влил ей в рот; Леа конвульсивно сглотнула. Брайон мог только продолжать идти к недостижимому горизонту. Увидев небольшую скалу, выступающую из песчаного моря и отбрасывающую короткую тень, Брайон направился туда.

По контрасту с окружающим пеклом песок, защищенный от лучей солнца, казался почти прохладным. Когда Брайон опустил Леа на землю, она открыла глаза и посмотрела на него туманящимся от боли взглядом. Ей хотелось извиниться за свою слабость, но из пересохшего горла не вырвалось ни звука. Ей казалось, что его тело колышется в потоках раскаленного воздуха, раскачиваясь, как дерево в бурю…

Внезапно она широко распахнула глаза; от потрясения на мгновение ее разум прояснился. Брайон действительно шатался. Она осознала, насколько безоглядно полагалась все это время на его силу, казавшуюся неистощимой, а сейчас эта сила была на исходе. Все его мышцы вздулись чудовищными буграми, рот приоткрылся, и этот безмолвный крик был страшнее, чем любой вопль. И тогда Леа закричала, увидев, как закатились его глаза — казалось, он уставился ей прямо в лицо страшными бельмами. Он рухнул на спину, как подрубленное дерево, и обожженная земля, казалось, отозвалась звоном от тяжелого удара. Леа не знала, мертв ли он или только потерял сознание. Она потянула Брайона за ногу, но так и не смогла перетащить в тень его огромное тело.

Брайон лежал на спине под палящим солнцем и потел. Только поэтому Леа и догадалась, что он еще жив. Но что происходило? В багровом тумане, заволакивавшем ее мозг, она пыталась отыскать хоть какое-то объяснение, но ничего подобного припомнить не могла — такого просто не было в ее медицинской практике. Словно внезапно по всему его телу потовые железы пробудились для невероятно бурной деятельности: из каждой поры выкатывались крупные капли маслянистой жидкости, гораздо более вязкой, чем обычный пот. Руки Брайона беспорядочно двигались, и Леа с ужасом увидела, что волоски на его коже шевелятся, словно бы живут сами по себе. Его грудь вздымалась и опадала, все тело сотрясалось от глубокого частого дыхания. Леа могла только сидеть и смотреть сквозь мутно-красную дымку, застилавшую весь мир перед ее глазами, да думать, успеет ли она перед смертью сойти с ума.

Тяжелое дыхание Брайона было внезапно нарушено приступом сильного кашля. Через несколько минут кашель прекратился и дыхание стало легче. Пот все еще покрывал его тело, капли собирались в маленькие ручейки, стекавшие по коже и мгновенно впитывавшиеся песком.

Брайон шевельнулся и перекатился на бок, повернувшись к Леа. Его глаза были широко открыты, и он улыбался.

— Совсем не хотел тебя пугать. Это началось внезапно — не по сезону. Хорошая встряска для моего организма. Теперь я дам тебе немного воды — у нас еще осталась пара глотков.

— Что случилось? Ты так выглядел… и когда ты упал…

— Два глотка, не больше, — предупредил он, поднося открытую флягу к ее губам. — Это просто летнее изменение, вот и все. На Анвхаре это происходит с нами каждый год — конечно, не так стремительно. Зимой, для утепления организма, наши тела запасают подкожный жир, а потоотделение почти прекращается. Происходит также множество внутренних изменений. Когда становится теплее, включается обратный процесс. Подкожный жир исчезает, а потовые железы увеличиваются и начинают постоянную работу — таким образом тело готовится к двум месяцам жары, тяжелой работы и бессонных ночей. Полагаю, что здешняя жара привела в действие процесс летнего изменения.

— Ты хочешь сказать… что ты приспособился к этой кошмарной планете?

— Вроде того. Хотя тут все-таки жарковато. Вскоре мне понадобится много больше воды, а потому мы не можем дольше здесь оставаться. Как ты думаешь, если я тебя понесу, ты выдержишь это солнце?

— Нет, но если я останусь здесь, лучше мне не будет, — легкомысленно заявила Леа, не вполне осознавая, что говорит. — Думаю, надо идти. Надо идти.

Но как только она вышла из тени скалы, солнце снова накатило на нее волной жгучей боли. Она почти мгновенно потеряла сознание. Брайон поднял ее на руки и пошел вперед, но, пройдя несколько шагов, начал ощущать, как вязнут в песке его ноги. Он знал, что силы его на исходе. Он шел все медленнее, и каждая дюна казалась выше предыдущей. Огромные камни и скалы, обточенные песчаными бурями, возвышались над дюнами, и ему приходилось обходить их. У подножия самого крупного из этих монолитов приютилась какая-то растительность, более всего напоминавшая клубок спутанных веревок. Он прошел было мимо, но вдруг остановился, пытаясь ухватить мысль, пришедшую в его раскалывающуюся от жара голову. Что-то было не так. Что-то, чего он не видел ни у одного растения из тех, которые попадались им на пути.