Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Том 17

Гипнотический голос пророка продолжал:

— Эта работа позволила мне почувствовать, в глубине моего существа, какая огромная сфера пространства-времени простирается вокруг нас и в то же время как неразрывно мы с ней связаны. Я начал обдумывать предположение — предположение, которое мне приходилось слышать еще в годы изгнания, — что аборигены Дидоны качественно превосходят нас разумом, всем своим объединенным существом так же, как разум человека превосходит слепой инстинкт. Не могли ли Старейшие тоже обладать этим качеством — но не примитивной смутной формой единения, а отточенной до совершенства? И не сможем ли и мы когда-то достичь такого уровня?

Так я размышлял, и все чаще и чаще стал в одиночестве углубляться в туннели под горой, где никто еще не бывал. И мое сердце жаждало ответа, который невозможно было найти.

Пока однажды…

Это случилось ночью, в середине зимы. Революция тогда еще не началась, но даже мы в своей глуши знали, что угнетение усиливается, возмущение кипит, наступает хаос. Даже мы стали чувствовать нехватку некоторых вещей, поскольку межзвездная торговля стала нерегулярной — налоги и конфискации заставили купцов держаться подальше от сектора альфы Креста. Персонал космопорта частично лишился работы, и контроль за прибывающими кораблями ослаб. Да, случалось, что пираты из варварских миров прорывались сквозь дырявый заслон, чтобы грабить и убивать. Я глубоко чувствовал горе энейцев.

Ночами я смотрел на сияние солнц-близнецов альфы Креста, на темноту, прорезающую Млечный Путь там, где туманность скрывает от нас сердце нашей Галактики. Бродя по склону горы, я вопрошал: может ли все это великолепие, как и наши жизни, быть всего лишь бессмысленной случайностью? Неужели мы страдаем и умираем втуне?

И вот особенно холодной ночью я укрылся в недавно отрытом коридоре Древних. Или что-то позвало меня туда? У меня был фонарик, и я как лунатик шел все дальше и дальше в глубь туннелей и залов.

Ты знаешь, удивительное искусство Старейших таково, что миллионы лет их строения сохранялись в целости, только оползень завалил вход. Раскопав завал, мы обнаружили такой же лабиринт, как и в других местах. Компаньонам не хватало рабочих и оборудования, поэтому на составление карты этого комплекса ушла бы целая жизнь.

Не знаю, что меня влекло, но только я пошел туда, где еще никто из людей не бывал. Я поднял кусок мела с пола и стал отмечать дорогу; это был последний проблеск обычного здравого смысла; километр за километром я углублялся в лабиринт — навстречу своей судьбе.

Я нашел ее в комнате, где холодный свет лился от высокого предмета, простота линий которого не давала глазу зацепки; я знал только, что это, должно быть, артефакт, в большей мере энергия, чем материя. На полу перед этим предметом лежал обруч, который я теперь ношу на голове. Я надел его на себя и…

…Нельзя ни словом, ни мыслью выразить того, что последовало…

После трех дней и трех ночей я вернулся на поверхность. И во мне поселился Каруит Старейший.

Похожий на детский рисунок из одних палочек, полковник Матту Луукссон отдал честь Чандербану Десаи, отказался от предложенного угощения и уселся на краешек кресла, как будто не желая позволить креслу помять свою форму. Тем не менее офицер Компаньонов Арены был на свой манер вежлив с верховным комиссаром Терранской Империи на Энее.

— …Решение было достигнуто вчера. Я ценю то, что вы приняли меня так быстро, учитывая вашу занятость.

— Я не выполнил бы свой долг, не оказав немедленного гостеприимства представителю целого народа, — ответил Десаи. Он молча курил несколько секунд, перед тем как продолжить: — Ваши поступки действительно кажутся очень быстрыми — учитывая, насколько важных дел они касаются.

— Орден, к которому я имею честь принадлежать, не поощряет нерешительность, — заявил Матту. — Кроме того, как вы понимаете, сэр, моя миссия — навести справки. Ни вы, ни мы не стремимся брать на себя обязательства, прежде чем будем в должной мере знакомы с ситуацией и друг с другом.

Десаи поймал себя на том, что выбивает мундштуком дробь по пепельнице, и заставил себя прекратить.

— Но все это можно было обсудить по видео, — заметил он с кротостью, которой на самом деле не ощущал.

— Нет, сэр, этого было бы недостаточно. Дело не может быть решено одними словами. Электронное изображение вас, вашего кабинета и ваших подчиненных ничего не сказало бы нам о ваших реальных возможностях.

— Ясно. Поэтому вы и привезли с собой несколько Компаньонов?

— Да. Они проведут здесь несколько дней, осматривая город, накапливая впечатления, а потом доложат Совету. Так мы сможем оценить желательность дальнейших визитов.

Десаи поднял брови.

— А вы не боитесь, что они здесь развратятся? — Мысль о том, что в Новом Риме могут оказаться злачные места, показалась ему причудливой и забавной; он с трудом удержал улыбку.

Матту нахмурился — то ли рассердился, то ли сосредоточился. «Как можно прочесть что-нибудь на этом лице?» — подумал Десаи.

— Мне лучше все объяснить вам с самого начала, — произнес Компаньон, тщательно выбирая слова. — Вероятно, у вас сложилось впечатление, что я прибыл сюда, чтобы заявить протест против недавних обысков, проведенных среди орканцев, и договориться о недопущении подобных инцидентов впредь. Однако это лишь незначительная часть моего задания.

Терранские власти, видимо, считают, что наши края полны мятежников, несмотря на то что почти никто из орканцев не присоединился к восстанию Мак-Кормака. Такие подозрения естественны: мы живем изолированно, наш народ во многом отличен от вас.

«Отличен от искушенных прагматиков с Терры, хотите вы сказать, — подумал Десаи. — Или от нашего пораженного декадансом общества?»

— Как страж закона и порядка, — произнес он вслух, — вы отнесетесь с пониманием, я надеюсь, к периодически возникающей необходимости рассмотрения всех возможностей, даже самых маловероятных.

Находись на месте Матту терранин, он бы в ответ улыбнулся; лицо же орканца осталось неподвижным.

— Более частые контакты уменьшат взаимную подозрительность. Но одного этого мало, чтобы менять давно сложившиеся традиции и политику.

На самом деле Компаньоны Арены и общество, которое они представляют, вовсе не так ригидны, не так страдают ксенофобией, как это принято считать в Новом Риме. Наша изоляция никогда не была абсолютной: мы отправляем торговые караваны, наши молодые люди проводят годы в Илионе, зарабатывая капитал или обучаясь. Только стечение обстоятельств до сих пор удерживало нас на окраине энейского общества — и еще, конечно, определенная доля инерции.