Григорий Тёмкин - Звёздный егерь

— Филипп! Выбирайся из своего угла. Никто не собирается тебя убивать. Давай доиграем в шахматы.

«Только бы добраться до круга…» — Филипп почувствовал, как между лопаток выступили противные холодные капли пота. Стараясь придать голосу твёрдость, он произнёс:

— Отбрось арбалет подальше. Я подойду к доске.

— Пожалуйста. — Марко, не спуская тетивы, положил оружие на пол и оттолкнул ногой.

Готовый в любой момент метнуться обратно в спасительный угол, Филипп подошёл к своей шахматной доске. Вторая доска с таким же расположением фигур стояла на половине Марко. — Слон бьёт на эф-шесть, шах! — объявил Филипп, делая ход, от которого час назад решил отказаться: ход этот вёл к проигрышу. Но час назад у Марко не было арбалета…

Марко погрузился в раздумье.

А Филипп, пока противник отвлёкся, всё своё внимание сосредоточил на арбалете у стены. Стараясь понять и включить в мысленный образ каждую деталь, каждый узел, он приказал Сфере: «Хочу такой же!»

Марко заметил, что в круге на половине Филиппа появляется арбалет, и реакция его была мгновенной: он откатился броском к стене, схватил оружие, рванулся к центру — замер. В руках у Филиппа был точно такой же взведённый арбалет, и находился Филипп от амбразур на том же расстоянии, что и он. «И что теперь, — с тоской подумал Марко, — дьявол бы побрал эту дырявую перегородку, откуда она только взялась…»

Марко догадывался, откуда взялся Барьер.

После первой размолвки ссоры между ним и Филиппом стали случаться чаще и чаще. Они вдруг начали подмечать друг у друга множество неприятных чёрточек, которые постепенно делались просто невыносимыми. Обоюдное раздражение вызывало всё: поступки, слова, даже внешность. Марко бесили напускное спокойствие Филиппа, его широкое, полногубое лицо, невозмутимые круглые глаза… Несколько раз Марко ловил себя на мысли, что ему хочется пустить в ход кулаки. Похоже было, что и Филипп порой с трудом сдерживается. Чтобы хоть как-то разрядить растущую напряжённость, они нарисовали шахматную доску, изготовили фигурки и договорились провести турнир. Но через несколько партий выяснилось, что Филипп играет существенно лучше, а Марко терпеть не может проигрывать. Более того, одерживая победу, Филипп непременно бросал пару едких замечаний — это было невыносимо. И однажды Марко сорвался. Чего они наговорили друг другу в ярости, он не помнил, знал только, что остановились в самый последний момент: Филипп, замахнувшийся тяжёлым молотком, и он — с зажатой в кулаке длинной острой стамеской…

«Что же это?! — мысленно ужаснулся тогда Марко. — Неужели нас запихнули в эту Сферу, чтобы мы прикончили друг друга?»

Он взглянул на Филиппа: у его врага на лице тоже была уже написана не ярость, а отчаяние. И оба они просили Сферу в тот миг об одном — уберечь, развести, разгородить их!

Вот тогда и возник между ними Барьер — сплошная прозрачная перегородка от пола до потолка, поделившая Сферу на две равные части. Пройдя через центр зала. Барьер разделил пополам и оранжевый круг — вместо большого общего «подноса» Марко и Филипп имели теперь по половинке.

Барьер в отличие от самой Сферы был абсолютно непроницаемым для инструментов и изолировал бы людей друг от друга полностью, если бы не десятки отверстий в палец толщиной — через них проходил звук, через них можно было передавать небольшие предметы.

Барьер разгородил их, но не убавил взаимной неприязни. Марко и Филипп пробовали не замечать, что делается на чужой половине, но скоро убедились, что это бесполезно: в их тесном прозрачном мире притворяться, что ты один, было невозможно. И опять пошли попытки задеть, уязвить друг друга. Марко рисовал на Филиппа оскорбительные карикатуры и, свернув их трубочкой, просовывал через дыры в Барьере; Филипп же, стоило Марко задремать или задуматься, принимался распевать обидные куплеты собственного сочинения. Страсти накалялись, и лишь сознание того, что человек за Барьером — реальность и что хочешь, не хочешь, а с ним предстоит соседствовать в Сфере месяцы, годы, может, даже всю жизнь, несколько сдерживало проявления враждебности.

Они возобновили свой бесконечный шахматный турнир; много времени проводили у своих полукругов, изощряясь в получении всяческих предметов, — кучи хлама, которые собирались после их экспериментов, они потом стаскивали в места для отходов, и те в какой-то неуловимый миг исчезали. Но однажды в куче у Филиппа Марко заметил железную трубку. Что это значит, он определил почти сразу: ствол, ружейный ствол, Филипп работает над созданием оружия и, как только представит устройство настолько ясно, чтобы Сфера поняла, он это оружие получит. Зачем? Яснее ясного — чтобы убить его. Выход один: опередить…

Марко перестал рисовать шаржи на Филиппа. Вместо этого он теперь чертил по памяти пистолеты, винтовки, автоматы — пока не понял, что «изобрести» огнестрельное оружие не сможет, хотя и сотни раз стрелял из него. Даже если бы ему удалось с помощью примитивных инструментов одолеть механическую часть, что сомнительно, состав пороховой смеси он не представит. Лук со стрелами можно было бы сделать без труда, но он с детства не держал лук в руках и тренироваться в Сфере негде. А всё решит первый выстрел — он должен быть точным, как из винтовки, которую делает Филипп.

За трое суток напряжённой работы Марко составил чертёж простого, но вполне надёжного арбалета.

…Они долго стояли друг против друга со взведёнными арбалетами. Затем сообразили, что до бесконечности так продолжаться не может.

— Ну, что дальше будем делать? — спросил Филипп.

— Не знаю. — Марко облизнул пересохшие губы.

— Уничтожь свой арбалет.

— Чтобы ты меня тут же пристрелил?

— Я свой тоже уничтожу.

— А потом дождёшься, когда я засну, и сделаешь такой же.

— Но ведь и мне надо спать… Да, пожалуй, и я не рискнул бы заснуть без этой штуки под боком.

— То-то и оно. Мы не можем доверять друг другу. Придётся всё время быть начеку. Только давай договоримся: от Барьера держаться на одинаковом расстоянии. Для начала.

— Для начала давай присядем. Марко, я устал стоять. Они осторожно сели, арбалеты устроили на коленях.

— Зачем ты хочешь меня убить. Марко?

— Я — тебя?! Это ты давно задумал со мной разделаться. К счастью, я придумал арбалет прежде, чем ты сделал своё ружье.

— Какое ружье?

— Такое, такое. Думаешь, не знаю? Но теперь ты ко мне не сунешься.

— И ты ко мне не сунешься, чёрт тебя побери.

— Ну и отлично.

— Вот и хорошо.

Они помолчали. Обоим было ясно, что ничего хорошего в ситуации нет. Кончиться всё это могло лишь одним: когда нервы от постоянного хождения «начеку» сдадут, кто-то сделает первый выстрел — и тот, кто стреляет точнее, останется один. А через неделю сойдёт с ума.