Николай Тёмкин - Там ступа с Бабою Ягой

Стояла прекрасная весенняя погода. На газонах пробивалась первая травяная зелень.

Учебный день подошёл к концу. В коридорах школы стих гомон. Здание опустело. Всего-то и осталось в нём три человека. В вестибюле за столом подрёмывал вахтёр. В учительской Алла Михайловна, завуч по внеклассной работе, готовилась к завтрашнему уроку толерантности. Уборщица Анна Сидоровна, женщина уже почтенных лет, но ещё крепкая и жизнерадостная, занималась, напевая какую-то песенку, влажной уборкой школьных помещений. Швабра, тряпка, ведро с надписью «Школа № 27». Ля-ля-ля. Протёрла доску. Тарам-парам. Подмела в проходах между столами. И вдруг — дзинь-дзинь. Откуда бы это? А-а, вот оно: на подоконнике верещит забытый кем-то мобильник. Анна Сидоровна вытерла руки, взяла телефон, нажала на кнопку с изображением зелёной трубки: вызов принят. Сейчас в двух словах объяснит абоненту ситуацию и узнает имя растеряхи… Гудки продолжались как ни в чём не бывало. Заблокирован, что ли? Ну, тогда попробуем разблокировать.

Анна Сидоровна стала нажимать на кнопки, подбирая разные варианты. Один-два-три… Шесть-девять-семь… Тем временем звон стих. Ну и что с того? Продолжим, снимем наконец блокировку, выясним, откуда был сделан звонок, объясним, опять-таки, ситуацию… Четыре-пять-восемь… Никакого эффекта… Звёздочка, ноль, решётка…

Не успела она завершить этот набор, как воздух вокруг неё заколебался, пошёл мелкой рябью, стены класса стали, мерцая, расплываться…

— Ну и ну! — прошептала Анна Сидоровна, подхватила ведро с тряпкой и швабру, на миг застыла среди колышущегося мерцания — и исчезла.

— Где же это я? — спросила Анна Сидоровна, озираясь на берегу совершенно незнакомой, довольно широкой реки.

Никто ей не ответил — и неудивительно: вокруг никого не было. Придётся выбираться самостоятельно. Надо ведь школу доубирать! Неудобно вышло. Но в какую сторону идти?

Откуда-то издалека (кажется, сверху по течению) донёсся басовитый крик: «Врёшь, не уйдёшь, забодай тебя кашалот! Попадёшься — мало не покажется!»

«Нет уж, туда я не пойду, — подумала Анна Сидоровна, — к чему мне этот бандит с кашалотами?» — и решительно двинулась с ведром и шваброй в противоположную сторону. Мобильник положила в кармашек фартука.

Вечерело. Погода стояла прекрасная, но явно осенняя. Трава уже пожелтела кое-где, под деревьями лежали опавшие листья — немногочисленные, но всё-таки. Странно это: только что была весна, бац — и сразу осень. Вообще всё странно.

Анна Сидоровна шла и шла. По пути размышляла над новым своим положением. И чем больше думала, тем меньше оно ей нравилось. Сначала-то не сообразила от удивления, в какой переплёт попала. Смех и грех: только об уборке и беспокоилась. Какая уж тут уборка! В живых бы остаться…

Вокруг стремительно сгущалась тьма. Мало того что ночь вступала в свои права, так ещё и направление, оказывается, было выбрано неправильно: шаг за шагом Анна Сидоровна оказалась в дремучем лесу. Лучи луны еле-еле пробивались сквозь густую завесу ветвей. Звёзды подмигивали с какой-то ехидцей.

«Разморгались тут, — сердито бормотала путешественница, — у человека несчастье, а они…»

Анна Сидоровна брела всю ночь, не смыкая глаз. Притомилась, но швабру и ведро с тряпкой всё-таки не бросила. Как никак, казённое имущество. Недаром на ведре значится: «Школа № 27».

Наконец на небосвод выбралось утреннее солнце. В зыбком свете раннего восхода Анна Сидоровна оказалась на широкой поляне. Бросила взгляд под ноги и застыла как вкопанная. Лучше бы не рассветало — в темноте, конечно, боязно, но хоть ничего не видно. А теперь… На влажной земле — ясные трёхпалые когтистые отпечатки непомерной величины! Такие огромные, что размеры зверя, обитающего в этом лесу, и представить себе невозможно!

«Не в ту сторону я пошла, — молнией мелькнуло в голове Анны Сидоровны. — Бандит с кашалотом — всё-таки не лютое чудище трёхпалое».

Анна Сидоровна метнулась через поляну и чуть не налетела лбом на стоящую у ручейка небольшую избушку. Крутые скаты крыши. Высокое крыльцо. Окошки с занавесками, задёрнутыми изнутри…

Да уж, окошки! Анна Сидоровна недовольно нахмурилась. Просто безобразие, иначе не скажешь. Стёкла немытые, в каких-то неопрятных потёках. Ничего, это мы быстро поправим!

Намочила в ручье тряпку. Стала, напевая, протирать окна. Ля-ля-ля…

И вдруг избушка как закричит:

— Перестань сейчас же, бабуля! Сама знаю, что утро и вставать пора!

Потрясённая Анна Сидоровна от неожиданности выронила тряпку в ведро. А избушка, продолжая верещать, кинулась на середину поляны, и стало видно, что стоит она на куриных ногах: огромных, трёхпалых, когтистых.

— Так вот ты какое, лютое чудище! — облегчённо засмеялась Анна Сидоровна.

— Хватит ругаться-то, бабуля, — буркнула избушка и раздвинула занавески на одном из окон. — Ой, это не бабуля!

По недомытым стёклам, оставляя на них грязные полосы, рекой хлынули слёзы разочарования. Анна Сидоровна, подхватив тряпку, бросилась их утирать:

— Перестань, деточка! Вернётся твоя бабуля, никуда не денется!

— Как же, вернётся она! — не унималась избушка. — На часок-другой, говорит, по делам, а сама пропала! Я вечером все окошки проплакала, пока не уснула.

— Эге-гей, — донеслось из поднебесья. — Кто это у нас тут разнюнился?

Анна Сидоровна задрала голову. Над поляной, совершая крутой вираж перед посадкой, парила, сидя верхом на метле, крючконосая худощавая старуха в тёмном платье.