Боб Шоу - Ночная прогулка

– Ах, вон вы где, Теллон, – добродушно сказал Черкасский. Да еще и с вашим маленьким дружком.

– Не пытайтесь подняться наверх, – сказал Теллон, поскольку ничего другого ему в голову не пришло.

Черкасский тут же отступил к металлической стене, не переставая улыбаться:

– Теллон, до этого мы с вами встречались лишь дважды – и оба раза вы покушались на мою жизнь. Пролети ваша последняя пуля на дюйм ниже, сейчас я был бы уже мертв.

– Та пуля не была последней, – соврал Теллон.

– Раз так, вы сваляли большого дурака, потеряв свой пистолетик. Вероятно, вы слышали, как я спихнул его в шлюз? Знай я, что он заряжен, я обошелся бы с ним иначе...

– Отлично, Черкасский. Но ты, пожалуй, перехватил через край. Актер из тебя никудышный.

Теллон быстро вернулся в коридор, гадая, чем можно защититься. Единственная реальная возможность – найти что-то такое, что можно кидать. Он побежал в камбуз и свободной рукой принялся лихорадочно рыться в ящиках и шкафах. Тяжелых разделочных ножей он не нашел, а столовые были из легкого пластика. Одна за другой утекали драгоценные секунды, и в довершение всех бед глаза Сеймура почти закрылись; теперь Теллон видел все как в тумане.

На роль метательных снарядов подходили разве что несколько больших банок с фруктами, стоявших у двери одного из складов. Он попытался собрать их одной рукой, уронил, и они, дребезжа, покатились по полу. Тогда Теллон положил Сеймура на пол, подобрал банки и вслепую побежал по коридору к рубке, ожидая, что порция свинца вот-вот перебьет ему хребет. Он вбежал в рубку, отпрыгнул вбок и стал нажимать на кнопки электроглаза, пока не «подстроился» к Черкасскому.

Теперь он видел коридор с другого конца, видел четко, не сдвигаясь с места. Из этого он заключил, что Черкасский стоит на мостике и наблюдает за ним, но почему-то не стреляет. Значит, коротышка собирается превратить их схватку в марафон. Теллон поднял тяжелую банку, подобрался к дверному косяку и изо всей силы швырнул ее в другой конец коридора. Глазами Черкасского он увидел, как из-за двери показалась его рука, и банка рассекла воздух. Черкасский легко увернулся от нее, и банка с шумом упала в трюм, наполнив эхом весь корабль.

Теллон нашарил на полу другую банку. Он решил подпустить Черкасского поближе, чтобы тот как можно позже заметил летящий «снаряд» и не успел увернуться. Прижавшись спиной к переборке, Теллон смотрел, как медленно поднимается в гору коридор и растет впереди прямоугольник двери рубки. Потом Черкасский свернул в камбуз, и эта картина сменилась панорамой разгромленных шкафов и буфетов. А по полу, оскалив зубы в беспомощной попытке зарычать, полз Сеймур. Теллон понял, что сейчас произойдет.

– Назад. Сеймур! – крикнул он. – Лежать, малыш!

Он ничего не мог сделать – только кричать. Он невольно зажмурился, но изображение от этого, разумеется, не исчезло. Он должен был стоять и глазами Черкасского глядеть на мушку пистолета. Пистолет рявкнул, и тело Сеймура ударилось о дальнюю стену камбуза.

Теллон шагнул вперед и, собрав все силы, метнул банку. Раздался шлепок, будто она ударилась обо что-то мягкое, и Теллон стрелой кинулся вперед по коридору. Ненависть жгла его, как раскаленное добела железо.

Металлические стены дико завертелись, когда он бросился на Черкасского. Они полу-соскользнули, полу-скатились к темному краю мостика, потом, отскочив рикошетом от поручня, протащили друг друга вдоль всего коридора. Электроглаз съехал набок, и Тел-лон снова ослеп, но это было неважно. Он вцепился в Черкасского мертвой хваткой, и какой-то могучий голос гремел у него в голове: «Теперь тебя ничто не остановит! Ты доведешь дело до конца!»

Он ошибся.

Воспользовавшись разработанными в Блоке приемами борьбы, он мог бы покончить с Черкасским за несколько секунд; но его пальцы, подчинившись куда более древнему импульсу, сомкнулись на горле противника. И тут он ощутил, что тело Черкасского преобразилось, налившись той же самой стальной силой, как тогда, давным-давно, когда они вместе падали из окна отеля. Сцепив руки в замок, Черкасский нанес встречный удар. Этим старейшим из известных людям приемов он ослабил хватку Теллона, а затем, извернувшись, освободился. Теллон попытался помешать ему, но Черкасский несколько раз ударил его тяжелым пистолетом по бицепсам, и руки стали как ватные. Чтобы сдвинуть электроглаз обратно на переносицу потребовалась драгоценная секунда. В этот момент Теллон понял, что сражение проиграно.

Черкасский воспользовался этой возможностью. Теллон вновь обрел зрение – но лишь для того, чтобы увидеть, как ствол пистолета бьет его в солнечное сплетение. Пол рубки ушел у него из-под ног, и он рухнул навзничь. Он снова смотрел в прицел пистолета Черкасского, на этот раз на самого себя. Мушка пистолета подползла к его голове и вновь поползла вниз.

– Я долго за тобой гонялся, Теллон, – спокойно сказал Черкасский, – и в некотором смысле я этому рад. Конечно, расстрел заключенного может испортить мою репутацию в глазах нашего многоуважаемого Арбитра. Расстрел любого заключенного, но только не тебя – ты натворил столько бед, что возражать никто не будет.

Теллон, задыхаясь, попытался перекатиться на бок; палец Черкасского, лежавший на спусковом крючке, напрягся. Только тут до Теллона стал доходить подлинный смысл его слов – то была последняя, нежданная надежда.

– Подождите... подождите... – Он задыхался и, чтобы заговорить снова, с усилием втягивал в легкие воздух.

– Прощай, Теллон.

– Подожди, Черкасский... ты кое-чего не... взгляни на экраны!

Черкасский быстро скользнул взглядом по непривычным звездным узорам на черных панелях, потом уставился на Теллона, потом – опять на экраны.

– Это какие-то ваши штучки, – сказал Черкасский, изменившимся голосом. – Ты не взле...

– Я взлетел. Мы совершили слепой прыжок. – Теллон боролся

с удушьем. – Ты был прав, когда сказал, что мой расстрел не испортит твою репутацию. Никто и никогда не узнает об этом, Черкасский.

– Ты лжешь. На экраны можно вывести панораму, записанную на пленку.

– Тогда взгляни на панели прямого обзора. Как, по-твоему, мы могли бы пробиться в космос через все эти тяжелые армады, которые ты собрал?

– Они знали, что я на корабле. Они не открыли бы огонь, пока на корабле я.

– Они открыли огонь, – сухо сказал Теллон, – но мы прыгнули.

– Но разве они могли? – прошептал Черкасский. – Только не в меня...

Резко выбросив ноги вверх, Теллон ударил стоявшего над ним Черкасского. Тот перегнулся пополам. На этот раз Теллон дрался холодно и умело, глухой к страху и ненависти, глухой к громовому голосу пистолета, к сознанию того, что живые глаза его врага – единственные оставшиеся ему врата к свету, красоте и звездам.