Фредерик Пол - Врата. За синим горизонтом событий

И: «Хочу я снова рискнуть всем этим, рискнуть жизнью?»

Но дело не в желании. Если один из этих кораблей действительно отправляется на Небо хичи и я смогу любыми путями пробраться на него, я полечу.

Меня спасло благоразумие; я понял, что все равно не смогу. Не в моем возрасте. И не с отношением ко мне Корпорации Врат. И прежде всего я не успею. Орбита Врат проходит почти под прямым углом к эклиптике. Добираться до них с Земли долго и скучно; требуется около двадцати месяцев по дугам Хоманна, из них шесть месяцев при ускорении. А через шесть месяцев эти корабли уже улетят и вернутся.

Конечно, если вернутся.

Осознав это, я почувствовал одновременно облегчение и утрату.

Зигфрид фон Психоаналитик никогда не предлагал мне избавиться от раздвоения чувств (или вины). Он не говорил, как справиться с этим. Рецепт в основном в ожидании. Рано или поздно эти чувства прогорят. (Это он так говорит). Или по крайней мере не смогут парализовать. И вот я позволил этим чувствам сгорать, превращаясь в пепел, а сам пошел в воду, наслаждаясь чистым приятным воздухом под пузырем и гордо глядя на дом, в котором живу и в крыле которого находится моя дорогая и — уже довольно давно — платоническая жена. Я надеюсь, теперь она отдыхает и выздоравливает. Что бы она ни делала, она не делает это в одиночестве. Дважды за это время от остановки подлетали такси. В обоих случаях были женщины. Но теперь подлетело еще одно такси и выпустило мужчину, который неуверенно оглядывался, пока такси разворачивалось, направляясь по следующему вызову. Я сомневался, что это к Эсси: в то же время не мог подумать, что ко мне. В таком случае он связался бы через Харриет. Поэтому я удивился, когда направленный передатчик под крышей повернулся ко мне и я услышал голос Харриет: «Робин? Пришел мистер Хагенбуш. Мне кажется, вы должны с ним увидеться».

Непохоже на Харриет. Но она обычно права, поэтому я прошел через лужайку, вытер ноги и пригласил посетителя в свой кабинет. Очень пожилой человек, с розовой лысиной, франтоватыми бачками и подчеркнутым американским акцентом: у родившихся в Штатах обычно такого акцента не бывает. «Спасибо, что согласились увидеться со мной, мистер Броудхед», — сказал он и протянул мне карточку. На ней было написано:

Господин доктор адвокат Вм. Дж. Хагенбуш

— Я адвокат Пейтера Хертера, — сказал он. — Сегодня утром прилетел из Франкфурта, потому что хочу заключить с вами договор.

«Как странно, — подумал я, — прилететь лично, только чтобы поговорить». Но Харриет хотела, чтобы я встретился с этим старым психом, очевидно, она обсудила этот вопрос с моей юридической программой. Поэтому я спросил: «Что за договор?»

Он ждал, пока я приглашу его сесть. Я пригласил. Я подозревал также, что он ждет, чтобы я заказал кофе с коньяком на двоих, но этого я делать не хотел. Он снял свои черные перчатки, поглядел на перламутровые ногти и сказал: «Мой клиент требует выплаты 250 000 000 долларов на особый счет плюс освобождение от любого судебного преследования. Я получил от него шифрованное сообщение вчера».

Я вслух рассмеялся. «Боже, Хагенбуш, зачем вы мне это говорите? У меня нет таких денег!»

— Нет, — согласился он. — Помимо ваших вложений в синдикат Хертер-Холл и некоторого количества акций рыбных ферм, у вас ничего нет, кроме нескольких домов и немногих личных вещей. Я считаю, что, без вложений в экспедицию Хертеров-Холлов, вы могли бы собрать шесть-семь миллионов. А что касается этих вложений, то, учитывая происходящее, никто не знает, сколько они стоят.

Я откинулся и взглянул на него. «Вы знаете, что я избавился от акций в туристическом бизнесе. Значит, проверяли мои дела. Только вы забыли пищевые шахты».

— Не думаю, мистер Броудхед. Мне сообщили, что ваши акции пищевых компаний проданы сегодня, днем.

Не очень приятно понять, что он знает мое финансовое положение лучше меня. Значит, Мортон все-таки продал их! У меня не было времени подумать, что это означает, потому что Хагенбуш погладил свои бачки и продолжил: «Ситуация такова, мистер Броудхед. Я сообщил своему клиенту, что контракт, подписанный под давлением, не имеет законной силы. Поэтому он не надеется больше на соглашение с Корпорацией Врат или даже с синдикатом. Поэтому я получил новые инструкции: добиться выплаты указанной мной суммы, положить ее на тайный счет на его имя и отдать ему, когда он вернется».

— Вратам не понравится шантаж, — сказал я. — Впрочем у них нет выхода.

— Да, — согласился он. — В плане мистера Хертера плохо то, что он не сработает. Я уверен, что деньги ему выплатят. Я также уверен, что все мои коммуникации будут перехвачены, мой дом и контора наполнены «жучками», что все государства-учредители Корпорации предъявят ему обвинения, когда он вернется. Я не хочу в этих обвинениях фигурировать как соучастник, мистер Броудхед. Я знаю, что произойдет. Деньги все равно найдут и отберут. Прежний контракт с мистером Хертером будет признан незаконным. И посадят — его по крайней мере — в тюрьму.

— У вас непростая ситуация, мистер Хагенбуш, — сказал я.

Он сухо усмехнулся. В глазах его не было веселья. Еще немного погладил бачки и взорвался: «Вы не знаете! Ежедневно длинные шифрованные приказы! Потребуйте это, гарантируйте то, я считаю вас лично ответственным за третье! Я шлю ответ, который добирается 25 дней, а он за это время присылает еще гору распоряжений, и мысли его уже очень далеко, и он укоряет меня и угрожает мне! Он нездоровый человек и, несомненно, немолодой. Не думаю, чтобы он дожил до того, чтобы воспользоваться результатами своего шантажа… Но может и дожить».

— Почему бы вам не отказаться?

— Я отказался бы, если бы мог! Но если я откажусь, что тогда? Тогда на его стороне никого не будет. Что он делает, мистер Броудхед? К тому же, — он пожал плечами, — он старый наш друг, мистер Броудхед. Учился в школе вместе с моим отцом. Нет. Я не могу отказаться. Но и не могу сделать то, что он хочет. Но, возможно, вы сможете. Не передать ему четверть миллиарда долларов, конечно, потому что у вас нет таких денег. Но вы можете сделать его своим партнером. Я думаю, он примет… нет, возможно, он примет такое предложение.

— Но я уже… — начал я и смолк. Если Хагенбуш не знает, что половину своих прав я передал Боуверу, я ему не скажу.

— А почему бы мне потом тоже не аннулировать контракт?

Он пожал плечами. «Конечно, можете. Но, я думаю, не будете. Вы для него символ, мистер Броудхед, и я считаю, он вам поверит. Видите ли, я считаю, что знаю, что ему нужно. Он хочет весь остаток своей жизни жить, как вы».

Он встал. «Я не жду, что вы немедленно согласитесь, — сказал он. — У меня есть еще 24 часа, прежде чем я должен буду дать ответ мистеру Хертеру. Пожалуйста, подумайте, а позже я с вами свяжусь».