Фредерик Пол - Врата. За синим горизонтом событий

— Я предупреждала вас, Броудхед. Вам следовало прислушаться. Почему вы изменили установку курса?

— Я уже говорил. Обнаружив, что я на Вратах-Два, я просто не мог этого вынести. Хотел отправиться куда-нибудь еще.

— Чрезвычайно глупо с вашей стороны, Броудхед.

Я посмотрел на Сена. Он висел на стене, прицепившись воротником на крюк, улыбался, сложив руки. «Эмма, — сказал я, — делайте, что хотите, только отцепитесь от меня».

Она радостно ответила: «Я и делаю, что хочу, Броудхед, потому что должна это делать. Это моя работа. Вы знали, что изменять установку курса запрещено».

— Кем запрещено? Я застрял в том корабле.

— В правилах сказано, что нельзя уничтожать корабль, — объяснила она. Я не ответил, она сделала что-то вроде перевода для мистера Сена, который серьезно выслушал, поджал губы и произнес две аккуратных фразы на языке мандаринов. Можно было расслышать даже знаки препинания.

— Мистер Сен говорит, — сказала Эмма, — что вы весьма безответственная личность. Вы уничтожили невосполнимое оборудование. Оно не принадлежало вам. Оно принадлежало всему человечеству. — Он произнес еще несколько предложений, и она закончила: — Мы не можем окончательно судить о вашей ответственности, пока не получим дополнительной информации о степени урона, нанесенного кораблю. Мистер Итуно обещал при первой же возможности произвести полную проверку корабля. Ко времени его доклада в полете находились два ксенотехника. Они должны отправиться на Афродиту. Сейчас они уже на Вратах-Два, и их заключение, вероятно, прибудет с очередным пилотом-перевозчиком. Тогда мы снова пригласим вас.

Она замолчала, глядя на меня, и я понял, что встреча окончилась. «Большое спасибо», — сказал я и оттолкнулся в сторону двери. Она позволила мне долететь до нее, прежде чем сказала:

— Еще одно. В докладе мистера Итуно сообщается, что вы работали на погрузке и изготовлении костюмов на Вратах-Два. Он установил вам плату — сейчас взгляну — двадцать пять сотен долларов. Ваш пилот-перевозчик Эстер Берговиц перевела на ваш счет один процент своей оплаты за услуги, оказанные в полете; соответственно произведены изменения в вашем счете.

— У меня не было контракта с ней, — удивленно сказал я.

— Не было. Но она считает, что должна поделиться с вами. Немного поделиться, разумеется. Хотя, — она снова посмотрела в бумаги, — двадцать пять сотен плюс пятьдесят пять сотен — всего получается восемь тысяч долларов на вашем счету.

……………………………………………………………………………………….

ОТЧЕТ О ПОЛЕТЕ

Корабль 1–103, рейс 022В18.

Экипаж Дж. Геррон.

Время до цели 107 дней 5 часов. Примечание: время обратного пути 103 дня 15 часов.

Извлечение из журнала: «На 84 дне, в 6 часу полета инструмент Q начал светиться, и наблюдалась необычная активность огней на контрольном табло. В то же самое время я ощутил изменение в направлении толчка двигателей. Примерно с час продолжались изменения, затем свет Q погас и все пошло как обычно».

Предположение: Курс был изменен для того, чтобы избежать столкновения с какой-нибудь опасностью, может, звездой или другим небесным телом. Рекомендован компьютерный поиск в журналах аналогичных происшествий.

………………………………………………………………………………………..

Восемь тысяч долларов! Я направился к шахте, схватился за ведущий вверх кабель и задумался. Особой разницы нет. Конечно, этого не хватит, чтобы оплатить стоимость поврежденного корабля. Во всей вселенной не найдется достаточно денег, если с меня потребуют полную стоимость восстановления. Корабль восстановить невозможно.

С другой стороны, теперь у меня на восемь тысяч долларов больше, чем раньше.

Я отпраздновал это изменение, купил выпивку в «Голубом Аду». Пока пил, думал о том, какие у меня возможности. Чем больше думал, тем сильнее они уменьшались.

Меня признают виновным, это несомненно, и предъявят иск по меньшей мере в несколько сотен тысяч. Но у меня их нет. Счет может быть и большим, но это уже безразлично: когда заберут все, что у тебя есть, больше уже брать нечего.

Как подумаешь, мои восемь тысяч долларов — это волшебное золото. Оно может растаять с рассветом, как только поступит отчет ксенотехников с Врат-Два. Оценочная комиссия соберется снова, и на этом конец.

Поэтому нет особой причины беречь деньги. Можно их и потратить.

Не было причин и думать о возврате к моей прежней работе — высаживанию ив, даже если я бы и мог получить ее: ведь Шики с должности старшего на этой работе уволили. Как только произнесут приговор, все с моего счета исчезнет. Меня подвергнут немедленно казни путем выбрасывания.

Если бы тут вовремя оказался идущий на Землю корабль, я мог бы улететь на нем, вскоре оказался бы в Вайоминге и попробовал бы заняться своей прежней работой в пищевых шахтах. Но если корабля не окажется, я в беде. Может, удалось бы наняться на американский крейсер или бразильский, если Френси Эрейра захочет похлопотать за меня. Тоща можно было бы переждать на борту, пока не появится подходящий корабль.

Подумав, я решил, что шансов на это очень мало.

Лучше всего было бы действовать до того, как комиссия примет окончательное решение. И тут у меня было две возможности.

Я мог улететь на Землю, на пищевые шахты Вайоминга, не дожидаясь решения Комиссии.

Или мог снова вылететь в космос.

Прекрасные возможности. Одна означала навсегда отказаться от надежды на приличную жизнь… другая пугала меня до глубины души.

Врата похожи на клуб, в котором никогда не знаешь, какие из его членов в городе. Луиза Форхенд улетела; крепость терпеливо удерживал ее муж Сесс. Он ждал ее или единственную оставшуюся дочь, чтобы самому улететь снова. Он помог мне снова поселиться в моей комнате; ее временно занимали три мадьярки, которые улетели на трехместном корабле. Переселение не потребовало больших усилий: у меня ничего не было, кроме недавних покупок.

Единственно постоянным оставался Шики Бакин, он всегда здесь и всегда дружелюбен. Я спросил, не слышал ли он чего-нибудь о Кларе. Он не слышал. «Улетай снова, Боб, — советовал он. — Это единственный выход».

— Да. — Мне не хотелось с ним спорить. Конечно, он прав. Может, и полечу… Я сказал: — Хотел бы я не быть трусом, Шики, но я трус. Просто не знаю, смогу ли я снова войти в корабль. У меня нет смелости ежедневно в течение ста дней смотреть в лицо смерти.

Он засмеялся и слетел со шкафа, чтобы потрепать меня по плечу. «Так много смелости не нужно, — сказал он, возвратившись на шкаф. — Она нужна только однажды: когда заходишь на корабль. Потом она совсем не нужна, просто у тебя нет выбора».

— Я думаю, что справился бы, — сказал я, — если бы теория Мечникова о цветах оказалась правильной. Но некоторые вылетевшие с «безопасной» установкой уже погибли.