Фредерик Пол - Врата. За синим горизонтом событий

— Нет, — ответил он. — Кто такой Санта Клаус?

— Ох, Вэн!

И она объяснила, кто такой Санта Клаус и что такое Рождество, а потом рассказала о зиме, о снеге, о том, как делают подарки. Лицо его прояснилось, он начал улыбаться. Странно, с улучшением настроения Вэна Джанин становилась все мрачнее. Рассказывая Вэну о мире, в котором она жида, она все время думала, что их ждет впереди. Наверно, подумала она, лучше послушаться отца, упаковать все и улететь, вернуться к реальной жизни. Все другие альтернативы пугали ее. Когда она позволяла себе подумать, ее начинало пугать место, в котором они оказались, — какой-то странный артефакт, который упрямо прокладывает в космосе курс к неизвестной цели. А если они прибудут? Что они встретят? Или если отправятся с Вэном, что там? Хичи? Хичи! Вот где таился страх! Всю жизнь Джанин прожила с хичи: они были ужасны, но нереальны, почти мифичны. Как Черный Питер или Санта Клаус. Как Бог. Мифы и божества легко переносить, когда в них веришь. Но что, если они станут реальны?

Она знала, что остальные боятся не меньше ее, хотя по их словам этого не скажешь; они подавали ей пример храбрости. Она могла только догадываться. Она догадывалась, что Пол и ее сестра боятся, но решили сопротивляться страху ради того, что могут приобрести. Другое дело отец. Он меньше боялся того, что может случиться, чем того, что она недостойно поведет себя. Было совершенно ясно, что испытывал ее отец. Он был сердит и боялся. Боялся, что умрет, прежде чем получит деньги за свою храбрость.

А что чувствовал Вэн? Он казался таким простым, когда вел ее по своим владениям, как ребенок, показывающий свои игрушки. Но Джанин знала, что это не так. Если она что-то и поняла за свои четырнадцать лет, так это то, что простых людей не бывает. Просто сложность Вэна была в другом, и она сразу поняла это, когда он показал ей водяной выступ, который работал. Он не мог пить эту воду и использовал место в качестве туалета. Джанин, которая выросла в условностях западного мира: делать вид, что никаких экскрементов не существует, никогда не привела бы Вэна в такое место, с его грязью и запахом, но Вэн не испытывал никакого замешательства. Она не могла заставить его понять. «Но куда-то мне ходить нужно было», — сказал он упрямо, когда она упрекнула его, что он не пользуется туалетом, как все остальные.

— Да, но если бы ты пользовался туалетом, наша Вера знала бы, когда ты заболеешь. Она всегда анализирует наше… ну, то, что бывает в туалете.

— Должна быть какая-то другая возможность.

— Она есть. — У них есть небольшой подвижный биоанализатор, который время от времени берет у них у всех пробы. Когда было необходимо, он работал и с Вэном. Но Вера не слишком умный компьютер, она не подумала перепрограммировать анализатор, чтобы он занимался и Вэном, пока не было уже поздно. — В чем дело?

Он чувствовал себя неуютно. «Когда Мертвецы делали медицинский осмотр, они втыкали в меня всякие штуки. Мне это не понравилось».

— Но это для твоего же добра, — строго сказала она. — Эй! У меня идея. Давай поговорим с Мертвецами.

Тут проявились сложности самой Джанин. На самом деле она не хотела разговаривать с Мертвецами. Просто хотела уйти от смущающего ее места. Но к тому времени, как они прошли в помещение Мертвецов — там же находилась и кушетка Вэна, — Джанин решила, что хочет чего-то еще. «Вэн, — сказала она, — я хочу испытать кушетку».

Он откинул голову и сузил глаза, оценивающе глядя на нее над своим длинным носом. «Ларви велела мне больше не трогать ее».

— Я знаю. Как на нее лечь?

— Вначале вы говорите одно, — пожаловался он, — а потом совсем другое. Это очень трудно.

Она уже вступила в кокон и легла. «Закрой верх».

— О, — сказал он, пожимая плечами, — если решила, что ж… Вот здесь защелкивается, где твоя рука: когда захочешь выйти, просто нажмешь.

Она натянула на себя решетчатый верх, глядя на его недовольное сосредоточенное лицо. «Это… больно?»

— Больно? Нет!

— Ну, а как тут себя чувствуешь?

— Джанин, — строго сказал он, — ты как ребенок. Зачем спрашивать, если сама можешь почувствовать. — И он затянул мерцающее решетчатое покрытие, и замок сбоку захлопнулся.

— Лучше, когда спишь, — сказал он ей сквозь проволоку.

— Но я не хочу спать, — возразила она. — И я ничего не чувствую…

И тут она почувствовала.

И совсем не то, что она ожидала по своему опыту лихорадки. Никаких навязчивых изменений личности, никаких определенных чувств. Только теплое насыщенное свечение. Она окружена. Она атом в океане ощущений. У других атомов нет ни формы, ни индивидуальности. Они неосязаемы, у них нет острых углов. Открывая глаза, она по-прежнему видела сквозь решетку лицо Вэна, он с беспокойством смотрел на нее. А другие… души? — они совсем не реальны. Но она чувствовала их, как никогда раньше не ощущала чье-то присутствие. Вокруг. Рядом. Внутри. Они теплые. Успокаивающие.

Когда Вэн наконец откинул паутину и потянул ее за руку, она лежала, глядя на него. У нее не было ни силы, ни желания встать. Ему пришлось помочь ей, она склонилась ему на плечо, и они двинулись назад.

Они были на полпути к кораблю, когда показались остальные члены семьи. Они были в ярости. «Глупое отродье! — ревел Пол. — Если еще раз так сделаешь, я тебя изобью!»

— Она не будет, — угрюмо сказал отец. — Я об этом сейчас позабочусь. А что касается тебя, маленькая мисс, поговорим позже.

Все непрерывно ссорились. Никто не побил Джанин за то, что она воспользовалась кушеткой. Никто даже не наказал ее. Они все наказывали друг друга и делали это непрерывно. Мир, который продержался три с половиной года и который они сами себе навязали — альтернативой было только убийство — кончился. Пол и Пейтер не разговаривали два дня, потому что старик, ни с кем не посоветовавшись, разобрал кушетку. Ларви и отец орали друг на друга, потому что она запрограммировала обед с большим количеством соли; потом, когда настала его очередь, — потому что соли было мало. Пол и Ларви больше не спали вместе; они почти не разговаривали; вряд ли они оставались бы в браке, если бы в пределах пяти тысяч астрономических единиц оказался бы суд.

Если бы в пределах 5 000 астрономических единиц существовал какой-нибудь источник власти, споры были бы разрешены. Кто-то должен принять решение. Возвращаться ли им? По-прежнему пытаться преодолеть Упрямство Пищевой фабрики? Отправиться с Вэном исследовать то, другое, место?

Если отправиться, то кто должен остаться? Ни одного плана они не могли принять. Даже обычные решения никак не могли быть приняты. Разобрать машину и попытаться восстановить ее или отказаться от надежды на великие открытия? Они не могли решить, кто будет говорить с Мертвецами по радио и о чем их спрашивать. Вэн охотно показал им, как устанавливать связь с Мертвецами, и они соединили звуковую систему Веры с этим «радио». Но толку от этого было мало: когда Мертвецы не понимали ее вопросов, когда они отказывались отвечать или несли какую-то чушь, Вера была бессильна.