Яцек Дукай - Лёд

— Ха, я сопровождал пана Поченгло во время переговоров в Гонконге, он взял меня…

— Так как же там все произошло, на свадьбе? Ведь должно же было официально извещено, кем для Кристины является Никола Тесла.

— Я и сам этим интересовался. — Пожилой редактор тут же ухватился за тему. — Сплетни я слышал, а как же, но человек Моргана Младшего, хорошенько выпив на приеме, рассказал еще такую вот историю. Или вы ее знаете, пан Бенедикт? В какой-то период времени, в девяностых годах прошлого века, доктор Тесла был главным аттракционом нью-йоркских салонов, и он даже был в приятельских отношениях с высокопоставленными лицами: Теодором Рузвельтом, Марком Твеном, Редьярдом Киплингом, нашим Игнацием Падеревским [404], Августом Сен-Годенсом и Джоном Мьюиром.

— Это я знаю, он сам мне рассказывал.

— И тогда же Тесла весьма тесно подружился с парой, имеющей большие связи в тамошнем high society [405] , супругами Джонсонами, Робертом и Катрин. Она к тому времени была уже зрелой женщиной с двумя практически взрослыми детьми. Ха, но ирландская кровь играет до самой смерти!

…Их романс продолжался несколько лет, пан Бенедикт. И сам романс был странным, точно такими же странными были в нем любовник с любовницей. Сам он неделями мог не покидать своей лаборатории, питаясь лишь молниями да фантастическими идеями; но при том писал ей длинные письма. Она же сватала его с женщинами из высшего общества, нередко подсовывая других замужних дам. При том, она не слишком скрывала этого от собственного мужа; сам же доктор Тесла оставался с mister Джонсоном в очень хороших отношениях.

Я сплюнул сквозь зубы черной слюной.

— Выходит, Кристина — это дочка Теслы с этой госпожой Джонсон?

— Нет, скорее всего — нет. Миссис Роберт Джонсон все-таки была уже сильно в годах. По словам того моргановского человека, ходил вот еще какой слух: что один из тех романов, инициированных Катриной, принес плоды в виде внебрачного ребенка, и супруга Джонсона, в качестве «черной крестной» sui generis [406] , взяла его под свою опеку, предоставив девочке дом и образование, в то время как сербский изобретатель мотался по свету от одного своего безумного предприятия до другого.

— Но почему «Филипов»?

— Ну, именно так Тесла называл Джонсонов. Взялось это, как будто, из какой-то поэмы о сербском национальном герое. И после того Катрин для Теслы всегда уже была «госпожа Филипов». С этим они тоже особо не скрывались, именно так он представлял ее в обществе. Вы же знаете, наш доктор не способен на какие-либо подобные межчеловеческие интриги, его голова занята чем-то совершенно иным.

— Значит, все-таки, дочка… Она сама это признала?

— Откуда! Все отрицает! Впрочем, и другие слухи ходят… Alors, il n'y a que la vérité qui blesse [407].

Я резко глянул на Вулькевича. Тот отвел глаза.

— Что ж, и не удивительно, что невозможно из нее вытянуть единоправды прошлого: она живет рядом с непрерывно бьющим Великим Молотом Тьмечи. — Хмм. Замечательный малыш. Наполовину правдивый, наполовину фальшивый внук Николы Теслы, зачатый и рожденный под этим Молотом, Андрей Поченгло: L'Enfant de I'Ete [408] . Странная дрожь прошла по моему искривленному позвоночнику. Я всматривался в то бледное пятнышко детского личика, словно пытался расшифровать лицо моего смертельного врага, генерала вражеской армии.

— Но! — Пан Ёж не позволил излишне разрастись молчанию. — Чуть не забыл! Ведь вы меня просили, когда мы виделись в последний раз…

— Когда мы виделись в последний раз, пан Вулька?

Тот сглотнул слюну, адамово яблоко дернулось по-птичьи — тем не менее, сердечная улыбка не сошла с морщинистого лица.

— Вы же хотели узнать про Фишенштайна, не так ли? Так вот, тут я узнал, к примеру, его семейную историю. Вы знали? Что в ходе иркутского Великого Пожара он потерял всех, абсолютно всех, все свое немалое семейство: они сгорели в том деревянном доме, что завалился одним из первых. Сам Абрам Фишенштайн был тогда на каких-то затянувшихся до самой ночи деловых переговорах; возвращается, а тут тебе дом в огне, и жена, и детки, родственники, братья с сестрами, кузены — все живьем жарятся; якобы, на всю улицу было слышно, как они там кричали. И он кинулся в тот огонь.

— Глаз.

— Так точно, это на него потолок упал, и тогда то ли щепкой, то ли просто огнем ему выжгло глаз, который теперь он тунгетитом закрывает. Вытащили его без сознания; понятное дело, никого он не спас. Как я и говорил, все сгорели.

— В пепел и прах.

— Хмм, ну да.

Я хлопнул себя по щеке, раздавив мошку на коже в кровавое пятно.

— Ну что же, пан редактор, большое вам спасибо. Это и вправду может пригодиться.

Тот расцвел.

— К вашим услугам, к вашим услугам. Рад, если помог в чем-то!

— Только с этим прошу не пересаливать. Никакой благодарностью вы не загоните меня в такой стыд, чтобы я не мог вам прямо в глаза сказать, что вы изменник и продажная гнида охранки.

Вулькевич схватился с места, уронил папку и остальные бумаги, замахал руками, подскочил, оглянулся по комнате, по-петушиному надувши грудь, словно искал у свидетелей поддержки в своей обиде; вместе с тем, он еще наморщил брови и по-боевому выставил вперед подбородок — но затем совершенно сменил стратегию и в мгновение ока принял позу оскорбленного: печальный взгляд из-под опущенной головы, плечи свешенные, боль на губах; руку протянул в немом вопросе. Да как же пан Бенедикт так мог! Какое бесчувствие, какая невежливость, прямо варварство какое-то! Как не стыдно, стыдно, стыдно…

— Что меня заставляло задуматься, — произнес я, не давая себя втянуть в эту жалкую, нищенскую комедию, — это, каким образом вам удавалось всех обманывать подо Льдом, обводить вокруг пальца да еще и замечательно в этой лжи и фальши жить. Поляки допускали вас на заседания Клуба Сломанной Копейки; доктор Мышливский ни о чем не подозревал. Но потом я обернул причину и следствие: именно потому охранка пришла к вам, что вы были в доверии у серьезных и важных людей. А тот изъян, ту правду о фатальном изъяне вашего характера мы же прекрасно видели: ибо, на что вы так сердились, с чего бралась ваша вечная раздраженность и недовольство людьми? — Я стер кровь со щеки. — Математика Характера, пан Вулька, неумолима: вы соглашаетесь на измену и с тех пор уже являетесь изменником; измена стоит во всех уравнениях. Единственное, что вы можете сделать, это сдвинуть ее к стороне света. У вас громадные претензии, ваши гнев, боль и бешенство к окружающему миру плохо спрятаны, и все потому, что вы предали друзей. И мне плевать на то, какое славное прошлое вы носите в собственной памяти. Вы предали друзей. — Я встал, оттолкнул вытянутую руку. — И такова Правда.

Редактор отшатнулся.