Айзек Азимов - Фантастическое путешествие II

— Никто не будет делать этого, дружище, — весело пропел Дежнев. — Посмотрите! Мы уже подходим к артериоле.

Моррисон поднял голову и тут же почувствовал острую боль. Должно быть, его лицо исказилось, потому что Калныня положила прохладную ладонь ему на лоб и спросила:

— Как ваша голова?

— Уже лучше, — проворчал Моррисон, отталкивая ее руку. Он обвел глазами помещение, с облегчением отметив, что видит нормально. Взглянув вперед, Моррисон обнаружил, что цилиндрический тоннель расширяется, а клетки, выстилающие его внутреннюю поверхность, уже не так четко выражены.

— Капилляр, — сказал он, — отходит от артериолы, как ветка — от ствола дерева, под определенным углом. Двигаясь вперед в пространстве этого ответвления, мы окажемся под углом к току крови. Когда мы достигнем дальней стенки сосуда, нас развернет против течения.

Дежнев хмыкнул:

— Мой старый отец любил говорить: «Иметь Воображение — гораздо хуже, чем не иметь его вообще». Посмотрите-ка сюда, малыш. Я подожду, пока мы почти выйдем в открытое пространство развилки, и включу двигатели на самую малую мощность, чтобы дать кораблю возможность очень медленно двигаться по течению. Потом он начнет выходить из капилляра совсем малость,' потом еще немного — и его подхватит течением крови в артериоле. А поскольку главный удар придется на носовую часть, нас немного развернет, потом еще — и тут я включу моторы, потому что нас уже развернет и полностью мы сможем двигаться по течению. — Он победно улыбнулся: — Здорово придумано?

— Здорово, — согласилась Баранова. — Но все это было бы невозможно без того, что сделал Альберт.

— Чистая правда, — всплеснул руками Дежнев. — Я бы представил его к ордену Ленина, если, конечно, он согласится.

Моррисон вздохнул свободней, поняв, что ему не придется снова выходить из корабля.

— Спасибо, Аркадий, — сказал он Дежневу, потом довольно застенчиво обратился к Софье:

— Знаете, я все еще хочу пить.

Она сейчас же передала ему бутылку.

— А вы уверены, что я еще не выпил свою долю? — помедлив, спросил Моррисон.

— Конечно, выпил. Но вы заслужили больше, чем лишний глоток воды. Пейте, вода легко рециркулируется. К тому же, у нас есть небольшой дополнительный запас. А знаете, вы не Совсем точно вошли в вакуумную камеру: Локоть остался снаружи, и нам пришлось сломать внутреннюю стенку и втянуть вас внутрь. В корабль попало немного плазмы, совсем небольшое количество, благодаря ее высокой плотности. Она, конечно, сразу подверглась минимизации, а сейчас рециркулируется.

— Если она была минимизирована, то воды получится всего капелька.

— Конечно, это совсем мизер, — улыбнулась Калныня. — Но поскольку это дополнительное количество воды мы получили благодаря вам, вы с полным правом можете ее выпить. Разве это не справедливо?

Моррисон рассмеялся и жадно высосал остаток воды из бутылки, очень напоминающей те, которыми пользуются астронавты. Какое-то доброе чувство пришло к нему оттого, что, наконец, смог избавиться от нетерпимости и раздражения.

Он попытался собраться с мыслями. Итак, он все еще находится в корабле, он все еще имеет размер бактерии, он все еще находится в кровеносной системе человека, пребывающего в коме, и никто все еще не может дать гарантий, что он останется жив хотя бы в течение ближайших нескольких часов.

Он трезво осознавал все это, и тем не менее, не мог избавиться от чувства благодарности Богу просто за то, что непереносимой жары не было, что он был вместе со всеми остальными, что женщина была заботлива по отношению к нему.

— Спасибо вам за то, что втащили меня в корабль и позаботились обо мне!

— Не стоит благодарности, — безразлично заметил Конев. — Просто нам нужны вы и ваша компьютерная программа. Если бы мы оставили вас там, снаружи, весь план бы провалился, даже найди мы нужную клетку.

— Может быть, и так, Юрий, — с явной неприязнью произнесла Баранова. — Но в тот момент, когда мы втаскивали Альберта в корабль, я думала лишь о его жизни. Я не поверю, что ты оставался прагматичным и не волновался за человека, который рисковал жизнью, чтобы помочь нам, а анализировал степень его нужности.

— Конечно, чистая логика никому не нравится, — пробормотал Конев.

Все это было как раз то, что нравилось Моррисону. С той минуты, когда заговорили о возможном повреждении мозга, он старался проверить себя:

— Аркадий, при работе двигателей вы конвертируете минимизированный кислород в минимизированный гелий, и часть гелия вместе с водяными испарениями и другими веществами выхлопа выбрасывается в пространство?

— Да, — обеспокоенно подтвердил Дежнев. — И что из этого следует?

— Потом минимизированные частицы — атомы и более мелкие — просто проходят сквозь тело Шапирова, и сквозь Грот, и сквозь Землю, и оказываются в открытом космосе. Так?

— Все обстоит именно таким образом. И что дальше?

— Естественно, — продолжал Моррисон, — они не остаются миниатюризированными. Но не породим ли мы процесс, при котором Вселенная будет постепенно наполняться минимизированными частицами, если человечество будет прибегать к минимизации все чаще и чаще?

— Ну и что? Какой от этого вред? Вся человеческая деятельность даже за миллиарды лет не сможет привнести во Вселенную существенного количества подобных частиц. Но и это еще не все. Минимизация является метастабильным состоянием, поэтому всегда есть возможность спонтанного возвращения частицы к подлинной стабильности, то есть к неминимизированному состоянию.

Боковым зрением Моррисон заметил, что Баранова предупреждающе подняла руку, но излияния Дежнева не так-то просто было остановить.

— Конечно, невозможно предсказать, — продолжал он, — когда произойдет деминимизация, но, держу пари, что под Луной мало что успеет измениться, пока это достигнут. Что же касается тех нескольких, которые деминимизируются сразу же, они будут тут же абсорбированы телом Шапирова...

Тут он заметил жестикуляцию Барановой:

— Наверное, я наскучил тебе. Как сказал мой отец на смертном одре: «Должно быть, я так надоел тебе своими поговорками, что ты с облегчением ждешь момента, когда не услышишь их больше, а следовательно, меньше будешь горевать по мне и меньше страдать».

Старик был бы страшно удивлен и, возможно, разочарован, если бы узнал, как все мы, дети, оплакивали его. Думаю, я не стану подобным образом рисковать, превращая общение со мной...

— Не рискуй, — проворчал Конев, — а потому . помолчи, пожалуйста. Тем более что мы приближаемся к капилляру, в который нужно войти. Альберт, посмотри на цереброграф. Ты согласен со мной?

Стараясь, чтобы не услышали остальные, Калныня обратилась к Барановой: