Анджей Земяньский - Бреслау Forever

— Что мы будем здесь делать? — тихо спросил он.

— Что получится, — прозвучал инстинктивный ответ. Борович закусил губу.

— Я же не слепой. Вижу, что-то тебя мучает.

— Да.

Тишина затягивалась. Вокруг темнота, потому что они спрятались в самом дальнем углу забегаловки. Клаксоны за окном, мерный стук каблуков прохожих на тротуарах. Призрачная атмосфера абсолютного отчуждения. Чувство, что ты находишься в городе, который им не принадлежит, и которого они никогда не поймут.

— Я исключительно скрупулезный следователь.

— И как это связано с нашим положением?

— Есть дела, которые тебя не отпускают.

— Божечки… Ты все еще про то следствие? — Васяк чуть ли не подскочил. — Если ты хочешь им заниматься, тогда на кой ляд сбегал из Польши?

— Его можно продолжать, сидя и здесь. Либо я сам его решу, либо оставлю следы своему преемнику.

— Каким образом?

— Увидишь. Просто так случилось, что преступники затронули мою честь, — пояснил Борович.

Сташевский кружил по громадному зданию, в котором жил. Длинные и узкие, выложенные кафельной плиткой коридоры напоминали внутренности гитлеровского бункера. Подвалы, вентиляционные помещения, вертикали лифтов, подземные гаражи, боксы для велосипедов походили на муравейник. «Пентагон» — так называли здание его обитатели. Истинный лабиринт переходов, гигантских террас, лишенных зелени двориков, заставляющих вспоминать про аэродромы, говорящие человеческим голосом лифты, стоянки, какие-то мигающие светодиодами устройства… Pentagon by night [83]. Пустынный.

Славек сновал по нему ночью, уже намотал несколько километров пешком, не выходя наружу. Потому что шел дождь, а гортекс он не одел. Вместо этого затянулся сигаретой. Лампы загорались перед ним и гасли сзади, когда проходил в радиусе срабатывания датчиков. Словно в космическом корабле — он слышал только лишь щелчки загорающихся люминесцентных ламп, тихие вздохи гаснущих и отзвуки собственных шагов. Почему он бродил по ночам, почему не удавалось заснуть? Славек глянул на часы. Тринадцать минут четвертого ночи. Остановился, заставив ошибиться какие-то контроллеры, продолжавшие зажигать лампы спереди. Сам он стоял в полумраке аварийных ламп, нервно потирая подбородок. Имеют ли эти чертовы дюжины какое-то значение? Ведь уже долгое время Сташевский ловил себя на том, что всякий раз, глядя на часы, видел число тринадцать. Он фыркнул от злости. Глянул на индикатор связи с передающей станцией во Франкфурте, регулирующей точность хода часов до миллисекунды. Тринадцатый канал. Индикатор зарядки батарей? Тоже тринадцать. А какое сегодня число? У него вечно были проблемы с тем, чтобы помнить, какой сегодня день недели — настолько Сташевский сделался зависимым от электроники. Ясное дело, тринадцатое число, вторник. Эта повторяемость чисел замучила.

Мрачные, ни к чему не ведущие размышления прервала веселая мелодия из микроскопических динамиков.

— Прими здесь, один, — тихо буркнул Славек, но система распознавания речи поняла. — Да?

— Привет. Знаю, что ты в это время не спишь. — Марек Гофман из управления.

— Не сплю.

— Не могу сказать, чтобы слишком надоедал, но, возможно, хоть иногда бы пару часиков предался бы объятиям Морфея?

— А ты сам? — ответил Славек вопросом на вопрос.

— Я — дело другое. Как раз занимался делом похищения малолетки и изнасилования, а ты заставляешь меня связываться с какими-то псевдо-похитителями мерседесов.

— Ладно, не тяни резину. — Сташевский уселся под стенкой прямо на полу коридора. Он давно уже перестал беспокоиться тем, что могут подумать соседи, словно кто-то из соседей мог появиться в коридоре в тринадцать минут четвертого утра. Его вообще перестало беспокоить, что думают люди о нем самом и его поведении. Как-то раз, на спор, он припарковал гражданский автомобиль прямо на ступенях воеводского учреждения. Вместе с коллегой они сидели рядом и наблюдали. Спешащие по своим делам люди старательно обходили машину. Комментариев — ноль. «Раз здесь стоит, значит, на это имеется причина». В другой раз возвращался хорошо подшофе с какой-то вечеринки. Ни одного общественного туалета поблизости, все забегаловки далеко, а ему было нужно. И он опорожнился в десятке метров от забитой людьми трамвайной остановки. И снова никто не обратил внимания. Словно бы он, спустив штаны, сделался прозрачным. С тех пор сидение на полу уже не было чем-то необычным. А стиральная машина у него была замечательная. — Ты что-то нашел?

— Да. Похоже, от твоего заговора ничего не осталось.

— Боже. Неужто мне только казалось, будто бы на Кохановского уводили мерс?

— Нет. Только во всем этом ничего подозрительного нет. Всего-навсего, два дебила гнались друг за другом по 4-полоске и столкнулись.

— И потому не сообщили в полицию?

— Именно. К тому же, оба были пьяными. Это братья. Стащили разбитые машины в боковую улочку и смылись, чтобы протрезветь. Я расспрашивал соседей, на следующий день приехала дорожная помощь.

— А все остальное?

— Тоже чистая проза. Хозяин мерседеса — мелкий дилер автомобильных запчастей. Новых, заводских. Ну, ты понимаешь, каких новых: тех, которые выпали из грузовика во время перевозки, но не разбились. — Гофман тихонько рассмеялся. — Так вот, другой вор, которому первый наступил на мозоль, приказал своим бандюганам свалить тот мерс в Одру в рамках исправления взаимных отношений, — съязвил он. — Так что, ничего таинственного тут нет.

— А смерть этих бандюганов?

— То есть, как? — Гофман был явно изумлен.

— Что: как? — не понял Сташевский.

— Ну… за то я вообще не брался. Ведь это же ты вел дело по тому типу.

— Господи! — Организм Сташевского в три часа ночи действовал не самым лучшим образом. — Напомни-ка мне.

— Ты что, с ума сошел? Ведь это же ты закрыл следствие по палачу с воздушкой. Не помнишь?

Сташевский закурил и теперь лениво выдувал дым. Что-то на самой границе сознания начало светать. Блин, но чтобы такая амнезия? Хорошо еще, что бросил пить. В себя он пришел только спустя какое-то время.

— Ладно. Спасибо за помощь.

— Все путем. Только не бухай так.

— Я уже совсем не пью.

— Ну, конечно. — Гофман вздохнул. — До завтра.

— Пока. Честное слово, спасибо.

Он не знал, как долго сидел, опершись о стенку коридора, прикуривая одну сигарету от другой. Действительно ли он мог быть настолько ужравшимся, что завершил дело и теперь мало чего помнил? Ходил, разговаривал с людьми, что-то устраивал, и все это в одном алкогольном угаре? Блиииин!

Он не имел понятия, с чего начать. Он вел следствие, но у него до сих пор не было подозреваемых. Ни одного. У него не было никого, кого можно было бы связать с этим делом. Славек задумался. Никого? На самом деле?