Иван Крамер - Машины Российской Империи

– Значит, хочешь бросить все и бежать, – сказал я. Какая-то смутная мысль шевельнулась в голове – пока еще не идея, а неявная догадка, намек на идею.

– Бежать – единственный вариант спастись. Я это понимаю, но не могу не думать о том, что если мы сбежим… Что тогда будет?

– Первое, – я загнул указательный палец, – судя по всему, погибнет очень много людей. Второе: мы вряд ли простим себе это. Третье: нас все равно будут искать.

– Будут искать? – эхом повторила мама.

– Конечно. Смотри: мы разыгрывали из себя ирландцев, которые вот-вот появятся…

– И они будут крайней удивлены…

– … Все будут крайне удивлены тем, что какие-то ирландцы были на поезде. Если произойдет по-настоящему большой взрыв, а именно такой, я думаю, и произойдет, разбирательство тоже будет очень большим. Серьезным и кропотливым. Охранка, международные службы…

– Во всем обвинят Брутмана. Британская агрессия и так далее.

– Да, вероятно. Но и про нас не забудут. Допросят кондукторов, служащих вокзала, носильщиков, сделают подробное описание нашей внешности. В конце концов, решат, что мы, как и Чосер с Карибом, помощники Брутмана в этом деле. Нас точно будут искать, Джейн. Значит, в Санкт-Петербург возвращаться нельзя. Про наш дом можно забыть, про «федота», про друзей, про Училище… про Петьку Сметанина.

– Уходить в бега, – сказала Джейн. – Навсегда.

– Вот именно.

В дверь постучали. В руках у мамы возник револьвер, а я вскочил. Сделав жест, чтобы она убрала оружие, подхватил шляпку со стола, нахлобучил на голову, подошел к двери, откашлялся и негромко спросил:

– Кто там?

– Господа желают чай?

– Не желают. – Я оглянулся на Джейн, на спящего отца и добавил: – Хотя давайте.

Поправив вуалетку, приоткрыл дверь и прижал палец к губам. Перед коридорным в синей ливрее стоял столик на колесиках, где были чай и тарелка с печеньем.

– Не заходите, я сама возьму. Папа спит, – открыв дверь шире, я принял у служащего поднос.

Он попятился, катя за собой столик, и я спросил:

– Открытие Выставки в десять, как запланировано?

– Так точно, сударыня, – тихо ответил он и, не сдержавшись, повысил голос: – Сам император будет присутствовать!

С этими словами служащий развернул столик и удалился по круговому коридору, оставив меня стоять с приоткрытым ртом и тяжелым подносом в руках.

За окном громыхнуло, яркая вспышка проникла в номер. Когда я повернулся, Генри сел на кровати и спросил, будто не спал только что:

– Император будет на открытии?

– В десять, – сказал я. – Вы понимаете? Они хотят не просто взорвать «Самодержец» вместе с куполом и людьми. Они собираются убить Его Императорское Величество!

Отец спустил ноги с кровати, сел рядом с мамой и сказал:

– Я не сбегу. Никогда не бегал – и сейчас не стану. Нужно предотвратить взрыв.

– Как? – спросила мама. – Мы можем только одно: рассказать все. Это означает немедленный арест и потом – каторгу. Или смертную казнь.

– Мы обязаны, Джейн. Смерть стольких людей… нет, это чересчур.

– Что ты хочешь сделать?

– Нужно что-то придумать. Может, уведомить власти анонимно?

– Генри, с минуты на минуту тут будут настоящие Уолши. И если… – она запнулась, когда я поставил поднос на стол так резко, что зазвенели чашки, и направился к дверям. – Алек, куда ты?

Не оглядываясь, я сказал:

– У меня идея. Не выходите, скоро буду.

– Но, Алек…

– Сидите здесь, скоро буду! – повысил я голос, вышел из номера и закрыл за собой дверь.

Хотелось сбежать по лестнице, подобрав платье, но барышням так не положено, и я направился к лифту. Звякнул колокольчик, двери раскрылись. В коридор шагнул Вилл Брутман. На его котелке и черном пальто поблескивала влага. Черт возьми! А ведь я собирался спуститься в холл, чтобы узнать у швейцара, в каком номере остановился британский инженер. Он мог до сих пор оставаться на «Самодержце», но мог и приехать в гостиницу, чтобы отдохнуть перед церемонией… И вот он передо мной.

Глядя в пол, Брутман прошел мимо и скрылся за изгибом коридора. Лифтер выжидающе глядел на меня. Я молчал.

– Куда угодно сударыне? – осведомился он.

– Никуда, – я зашагал прочь от лифта.

Сзади зазвенел колокольчик, стукнула дверь, загудел отъезжающий лифт. Я шел все быстрее, и когда инженер вновь показался на глаза, уже почти бежал. Брутман на ходу достал фляжку, сделал глоток. Остановился у двери, похлопал по карманам, вытащил ключ и наконец заметил меня.

Замедлив шаги, я вежливо улыбнулся. Отвернувшись, инженер раскрыл дверь, и тогда я двумя руками толкнул его в спину. Прыгнул в номер следом, захлопнул дверь за собой, щелкнул замком и пошел на ошарашенного Вилла Брутмана, сжав кулаки.

Близкий раскат грома прозвучал, как театральный звуковой эффект из-за кулис. Я приближался к инженеру, одновременно и напуганный, и очень злой.

– Барыш… судары… Что вы себе позволяете?! – залепетал он по-английски, отступая. После толчка в спину котелок слетел с его головы и упал на пол.

– Заткнись! – выпалил я тоже на английском, осознав, что впервые бросил это слово в лицо взрослому человеку. – На кого ты работаешь, Брутман?

– О чем вы?!

– Предатель! – бросил я. Разум с воображением испуганно затихли. Я действовал на грани своей решимости, сам напуганный до крайности, ожидающий, что вот сейчас всё пойдет вразнос, Брутман закричит и с кулаками набросится на меня, прибежит коридорный, потом швейцар, носильщики, полиция…

– Я никого не предавал! – залепетал он, продолжая пятиться. – О чем вы говорите?!

– Ты – предатель Британской короны! – я показал в сторону купола. – После взрыва начнется война между нею и Россией, ты это понимаешь?

– Что вы несете?! – в его голосе не было ни капли убедительности. Инженер допятился до дивана, ткнулся в него и сел, кажется, даже не заметив.

– Кто устроил взрыв – разберутся быстро, – я навис над ним. – Поймут: виноват ты. Во всем обвинят Британию и… Думаешь, война сейчас в интересах твоей страны? Россия сильна как никогда!

– Да кто вы такая? Вы… – он пригляделся. – Постойте, да вы же юноша!

Брутман попытался встать, но я толкнул его пятерней в лицо, опрокинув обратно.

– Ты что делаешь?! – завопил он. – Кто ты такой, чертов щенок?!!

Тогда я ударил его наотмашь – закатил пощечину, такую сильную, что на бледной щеке инженера запечатлелся отчетливый след пятерни.

Это стало неожиданностью для нас обоих, и на несколько мгновений мы замерли, ошарашенно уставившись друг на друга. А потом инженер сдался. Он зримо, явственно сломался , как тогда, в радиовагоне перед мистером Чосером.

Вилл Брутман – слабак, осознал я. Возможно, он великолепный механик, конструктор, инженер, но сила воли у него, как у котенка. Если бы он был другим, то просто не очутился бы в такой ситуации. Он – слабак, но я – нет, а значит, я могу сделать с ним все, что захочу.