Брайан Ламли - Психосфера

И вдруг, когда Гаррисон уже почти потерял надежду…

Искра в его голове. Светящаяся точка света, исходящая из той сокровенной области, которой теперь безраздельно владел призрак Шредера. Свет с каждой секундой становился всё ярче, ширился, расцветал, превращаясь в видение.

Видение настолько ослепительное, что земля, казалось, закачалась под ногами Гаррисона, заставляя его шататься, спотыкаться и падать на колени. Видение настолько реальное, что он не просто наблюдал, он в нём жил, был его частью. Сон во сне, кажущийся более важным, чем сон сам по себе. Сон о будущем. Его будущем.

Мечта… и кошмар!

Но, прежде всего, мечта. Прекрасная мечта…

Гаррисон видел во сне Богиню Бессмертия. И, хотя она стояла к нему спиной, он не сомневался, что это она. И он полагал, что знает, почему ему пока нельзя видеть её лицо. Как знать, какие последствия будут у неподготовленных от взгляда на такое лицо? Ну, конечно, это могла быть лишь сама Богиня.

Красота её форм была… нетленной. Её фигура, её осанка, невероятные одежды, что она носила, престол, на котором она сидела, высеченный из скалы Вечной Жизни — всё это являлось немыми свидетелями её бессмертия. Но её лицо было тем, что, на данный момент, и к счастью, Гаррисон не мог видеть.

Её кожа, там, где была видна — на бёдрах, плечах и шее — была из потускневшего мрамора вечности, мягкой и всё же невообразимо прочной. Всё существо Гаррисона дрогнуло и качнулось вперёд, словно притянутое магнитом бессмертной плоти. Её волосы были цвета глубокого космоса; ногти на руках и ногах были тёмно-красными, как кровь времени, а её одежда была соткана из тончайших мерцающих серебристых нитей нерушимой непрерывности. Но её голос — когда он зазвучал — безусловно, явился окончательным доказательством её личности.

Кто может описать подобный голос? В нём соединялись, если когда-нибудь Гаррисон сможет его вспомнить, все известные людям вещи и явления. Он был мягкий, как зимний снег, тёплый, как летнее солнце, чистый, как чистейшее золото и при этом земной, как непаханый суглинок:

— Кто-то пытается меня соблазнить. Миллион миллионов мужчин желали бы жить вечно…

Голос засмеялся. Медленно, величественно она поднялась со своего трона, повернулась и позволила Гаррисону взглянуть на её лицо. В обрамлении чёрных локонов космоса он увидел — пустоту!

Пустота. Великая Пустота, которая наполнена всеми вещами. Ревущий, стремительный, крутящийся, засасывающий пространственно-временной континуум — в который его тут же неудержимо потянуло! Затянуло и понесло, как соринку, сквозь вселенную, чтобы показать ему сверху ВСЁ!

Зрелище было ослепительное, невыносимое, и Гаррисон закрыл глаза. Не от страха или ужаса, но от чистой удивительной красоты. И подумалось ему: «Если и существует место, где я хотел бы быть, это и есть то самое место. Если есть вино, что я мог бы пить, это то самое вино. Если у каждого человека есть судьба, то пусть эта будет моей. И если я не стану бессмертным, если мне придётся умереть, то пусть это случится немедленно, здесь и сейчас…»

Но этого не произошло. В следующее мгновение его развернуло и выбросило в холодную и жестокую реальность, и он закричал от мучительной боли, тщетно пытаясь ухватиться за то, что было уже вне пределов его досягаемости. Он хватался, цеплялся…

Но его ногти сорвались с осклизлого от проливного дождя камня.

Гаррисон закричал снова — на этот раз от разочарования — лёжа на земле, дрожащей от ударов то ли гигантских молотков, то ли от работы двигателей, построенных богами, посреди ревущих водяных потоков, в то время как обезумевшие молнии били во всё вокруг. Он попытался подняться, обнаружил, что находится на крутом, скользком склоне, поскользнулся, покатился и упал лицом вниз на каменную осыпь у выступа скалы. Наконец он остановился и лежал в грязи, под ливнем, его хлестал ветер, тяжёлый от пропитанного влагой воздуха. Здесь, в частичном укрытии чёрных валунов, балансирующих на этом ненадёжном выступе, он, наконец, осмелился полностью открыть глаза и с трудом поднялся на ноги. Теперь он смотрел на мрачный одноцветный пейзаж — дикого запустения и нетронутой человеком природы — однообразный в своём могуществе и утомительной для глаз. С одним исключением.

Молния ударила снова, прорезав воздух мгновенной яркой вспышкой, заставив Гаррисона пригнуться и заслонить глаза. Но увиденное в это мгновение по-прежнему стояло в его глазах. Он находился на полпути вниз к небольшой долине, примерно с милю в поперечнике, огороженной с одной стороны, где рукотворное озеро несло бурлящую от порывов ветра воду в защищённую утёсами бухту с мрачным и пугающим входом. Вода падала с верха утёса шестью гигантскими струями, грохот этого водопада Гаррисон и принял за работу двигателя богов. Он пристально посмотрел на площадку почти прямо над гигантской стеной дамбы и понял, что сотрясение земли вызывала работа мощного генератора, а дождь, поливающий его, был брызгами, поднимающимися от выбрасываемой под давлением воды.

Прикрывая глаза рукой от брызг и холодного тумана, Гаррисон посмотрел через долину на штормовой горизонт, где разглядел ещё один несомненный признак обитаемости: группу огромных опор линий электропередачи, стоящих попарно по ту сторону холмов. Но в то время как дамба и столбы были, безусловно, делом рук человека, в самой долине, у дальней стены дамбы, укреплённой кирпичным поясом выше старого русла перегороженной плотиной древней реки, находилось единственное исключение из почти ужасающего своей серостью пейзажа: полушарие золотого света, подобное выпуклости маленького солнца, наполовину утонувшего в земле. Пульсирующий ослепительный купол был выше самых высоких сосен.

В разуме наблюдателя возникло воспоминание, порождённое ассоциацией с увиденным: в своё время Гаррисон распорядился построить величественный дворец в Ксанаду…

Но было ли то, что он сейчас видел, действительно дворцом? Разве это не может быть храмом? Храмом богини.

Богиня Бессмертия! Эта мысль не покидала его: был ли это действительно тот храм, в котором мгновение назад (или месяц, или год) он должен был встретиться лицом к вечности с богиней своего желания? Но почему он здесь, в этом пустынном месте, с таким количеством признаков работы простых смертных? И почему пульсация золотого свечения купола заставляет его напрягать память? Что она напоминает ему?

Много вопросов и нет времени, чтобы ответить на них; времени едва ли хватит их задать, прежде чем…

Пейзаж вдруг сжался, уменьшился, а Гаррисон был вынут из себя самого — его дух схватила гигантская невидимая рука и подняла на лишающей дыхания скорости в небо. Он оказался на обдуваемой ветрами воздушной площадке среди клубящихся облаков и увидел с головокружительной высоты долину, плотину, купол, себя и всё остальное. Но только…