Владимир Царицын - Пленники замкнутой бесконечности

— Что, совсем плохо?

Альгатора кивнула.

— Плохо… Он хочет умереть. — И заплакала, уткнувшись носом в плечо Вэлза.

Вэлз гладил её пепельные волосы и молчал. Говорить что-то обнадёживающее, утешать, было бессмысленно. Все знали, что Ольм умирал. Гурий не скрывал информацию о состоянии здоровья руководителя, напротив — показывал всем желающим результаты тестов и анализов. Ольма могла бы спасти только прямая пересадка практически всех внутренних органов, но донорские органы взять было негде, да и условий для проведения подобной операции изначально не предусматривалось.

Альгатора отстранилась.

— Иди к нему, — сказала она, глотая слезы. — Он тебя ждёт…

И, не оглядываясь, вышла из гостиной.

Ольм сидел, сгорбившись, за рабочим столом, и что-то писал обыкновенной ручкой в обыкновенной тетради.

— Проходи, собиратель кореньев, — сказал он, не поднимая головы и не прекращая писать. — Я сейчас закончу.

Вэлз смотрел на согбенного старца и с трудом узнавал в нём энергичного, жизнерадостного и остроумного человека, каким он был всего каких-то пару месяцев назад. Тогда ничто не предвещало такого молниеносного угасания. Учёный был полон сил и, несмотря на свои семьдесят два года, ежедневно ходил в спортзал, где полчаса занимался на тренажерах, а потом становился в стойку — Ольм был постоянным спарринг-партнёром Вэлза по древнериэльской борьбе харай-такки.

Кроме борьбы, было у Ольма еще одно увлечение — планеризм. Частенько вечерами его видели летящим высоко над долиной. Ольм пытался и Вэлза приобщить к полетам на аэрокрыле, но Вэлзу было всё время некогда. Теперь-то уж точно, полетать не придётся долгое время…

— Ты принёс отчёт Гнюйса?

Вопрос Ольма оторвал Вэлза от воспоминаний.

— Да, вот он, — сказал Вэлз, протягивая Ольму пластик.

Ольм вытащил из папки несколько печатных листков, быстро пробежал их глазами и со вздохом отбросил в сторону.

— Как я и предполагал, — сказал он. — Это не отчёт, это — его признание.

— Признание? — удивился Вэлз. — Признание в чём?

— Гнюйс не намерен продолжать работы по подготовке к операции по разворачиванию пространства. Это следует из тех мероприятий, которые он, якобы, запланировал. Гнюйс желает всё оставить так, как оно существует в настоящий момент. Выход во внешний мир ему не нужен.

— Но почему?

— Возможно, он сошёл с ума… впрочем, это маловероятно. Я склоняюсь к мысли, что здесь сыграл роль комплекс его неполноценности. Скорее всего, Гнюйс желает стать диктатором затерянного мира… У меня вся надежда на тебя, Вэлз. — Ольм подвинул к нему тетрадь, в которой делал записи перед его приходом. Постучал пальцем по кожаной обложке тетради. — Здесь мои соображения обо всём случившемся, анализ ошибок, а также инструкция по проведению операции, которую я хотел провести сам, но которой придётся руководить тебе. Я обобщил все наши разработки, ещё раз всё просчитал и выверил. Теоретически обратный процесс должен произойти так, как я запланировал. Но если, всё же, где-то есть ошибка, то ты сам должен искать новый путь, возможно, совершенно иной.

— Постой, Ольм, — горячо воскликнул Вэлз. — Мне кажется, что ты рано себя хоронишь, как учёного.

Ольм горько усмехнулся.

— Я хороню себя, как человека, — спокойно произнёс Ольм и, заметив, что Вэлз собирается возражать, поднял руку, приказывая молчать. — Не спорь и не говори того, во что сам не веришь. Я умру очень скоро, Вэлз, возможно, уже сегодня. Я обречён. Организм мой изношен до предела. Нет ни одного здорового органа…

— Ты веришь Гурию?.. Он может ошибаться, — возразил Вэлз. — Или нарочно наговаривать. Ведь Гурий тебя ненавидит… Из-за Альгаторы.

— Ты прав, Вэлз, Гурий может ошибаться, Гурий может наговаривать. Но я-то — учёный. Я и без Гурия знаю, что, практически, труп. Но дело даже не в этом…

Ольм пристально посмотрел в глаза молодого учёного.

— Я не имею права жить, — сказал он.

— Ты, по-прежнему, не можешь простить себе того, что произошло, — догадался Вэлз Вулли.

Ольм отрицательно покачал головой.

— Этот грех несмываем, но я сейчас не о нём… Вспомни тот день, когда мы чуть не погубили Риэлу.

— Я помню его во всех деталях, — вздохнув, произнёс Вэлз.

— В каком состоянии вы нашли меня на центральном пульте управления экспериментом?

— Ты был в коме и сжимал в руке кристалл зелёного хрусталя. Правда, хрусталь не был уже зелёным, он был мутно-серым, как перегоревшая лампа.

— Зелёный хрусталь… — задумчиво произнёс Ольм. — В нём-то всё и дело… Ты знаешь, что зелёный хрусталь бы завезён на Риэлу ещё из первой межпланетной экспедиции. Учёные Риэлы всесторонне обследовали его и пришли к выводу, что это самый обычный углерод с примесями меди. Зелёный хрусталь сначала не применялся ни в электронике, ни в каких-либо других отраслях науки. Его отдали ювелирам. Но позже, совсем недавно, была открыта способность зелёного хрусталя стабилизировать некоторые поля. Кстати, Гнюйс Петти открыл эту способность…

— Вот как? Я считал, что это открытие принадлежит тебе.

— Гнюйс работал в моей группе. Мы занимались зелёным хрусталем — и я, и Гнюйс, и ряд других ученых. Но пальма первенства принадлежит ему… Так, вот: теперь мне совершенно ясно, что свойства зелёного хрусталя надо изучать, и изучать крайне осторожно. Этот внериэльский минерал таит в себе много загадок… В тот день, когда в лаборатории творилось что-то невообразимое, когда взрывались конденсаторы и мониторы, когда плавились и выходили из строя электронные платы и горели провода, когда стрелки приборов плясали, как сумасшедшие, когда казалось, что катастрофа неминуема, а вы — мои ученики и коллеги — подверглись панике, я всех выгнал из лаборатории. Ты помнишь… я остался один в лаборатории. Признаюсь, я растерялся, и сам не знал — что предпринять. Лихорадочно соображая, я вдруг заметил, что кристалл зелёного хрусталя, установленный в стабилизаторе внешнего контура изменил свой цвет и стал туманно-серым. Я решил заменить его и достал дубль-кристалл… — Ольм замолчал.

— И ты вынул сгоревший кристалл из гнезда и поставил на его место новый, — продолжил за него Вэлз.

— Нет. Я не смог заменить его. Я взял дубль-кристалл в левую руку, а правой прикоснулся к сгоревшему, намереваясь вытащить его из гнезда. И в ту же секунду моё тело прошил разряд тока… Когда вы нашли меня, в какой руке я держал кристалл?

Вэлз на мгновение задумался, вспоминая.

— В левой… кажется, — неуверенно произнёс он, и более уверенно: — В левой руке, точно. Я вспомнил: я еще никак не мог разогнуть твои пальцы, ты был уже как окоченевший труп… Извини.

— Все правильно, — кивнул Ольм, не обратив внимания на смущение своего ученика и помощника. — Я не смог заменить кристалл, но дубль-кристалл передал свою энергию сгоревшему. Я стал проводником, я подвергся неизвестному облучению… После того, как через меня пробежал разряд, я не впал в кому. Это было что-то другое. Тогда я решил, что произошло что-то с пространством. Я был заперт в глыбу зелёного хрусталя, я был частью этой глыбы.