Владимир Царицын - Пленники замкнутой бесконечности

Впереди за парапетом обрыв, метров девяносто, не меньше. Сзади и по бокам — отвесные скалы. Отсюда можно только улететь. Улететь! Решение пришло само собой. Вэлз принялся открывать одну за другой дверцы шкафа, встроенного в скалу, где-то должно храниться аэрокрыло Ольма.

В дверь ломились.

Найдя то, что искал, Вэлз облегченно вздохнул, но в тут же вздохнул вторично — теперь удручённо. Летать при помощи аэрокрыла ему ещё ни разу не приходилось.

«И что я не воспользовался предложением, которое не единожды делал мне учитель! — подумал он и стал ругать себя последними словами: — Идиот! Баран! Лентяй! Трус! Ведь, говорил Ольм: учись, Вэлз. Пригодиться. Мы не знаем, что и когда в нашей жизни может оказаться полезным. А поэтому нужно пытаться узнать и научиться, как можно большему. Кроме того, полёт на аэрокрыле — огромное удовольствие. Научишься, и будем летать вместе. Летать просто, сынок. Проще, чем езда на велосипеде…»

Теоретически Вэлз знал, на чём основан принцип полетов, но только теоретически. А потому понимал, что осуществить задуманное будет не так просто.

Он забросил крыло за спину и стал защёлкивать многочисленные фиксаторы и зажимы на грудных и поясных ремнях. Надевая обруч с мнемодатчиками на голову, Вэлз дал себе команду успокоиться.

«Хладнокровие и способность контролировать душевное равновесие — главное качество, которым должен обладать аэропланерист. Если ты нервозен, взвинчен, чем-то опечален, или, наоборот, душу твою переполняют ликование и радость, — рассказывал ему Ольм, — лучше не думай о полете. Мнемодатчики — очень чувствительные приборы. Метания мыслей человека, поднявшегося в воздух, передаются аэрокрылу, и управление становится чрезвычайно тяжёлым. Если ты сильно взволнован и никак не можешь привести свои мысли в порядок, мнемодатчики могут отказать, заблокировать сервомоторы. И тогда твоя жизнь будет зависеть только от высоты, на которую ты успел подняться».

Вэлз встал на парапет и посмотрел вниз. Дна пропасти видно не было, взгляд пространственника увяз в густой темноте. Оно и к лучшему, подумал он, не так страшно будет прыгать. А может и наоборот, сейчас проверю…

Вэлз оглянулся назад: дверь сотрясалась под мощными ударами, ящики, которыми она была придавлена, медленно отъезжали в сторону. В образовавшуюся щель просунулась рука, сжимающая квантер. Блеснула вспышка, и плечо Вэлза обожгло жаром. Завоняло жженым пластиком. Морально Вэлз еще не совсем был готов к прыжку, но выстрел подтолкнул его.

Холодный воздух упруго толкнул в грудь. Вэлз дёрнул стартовое кольцо, но тросик оказался зажатым и не имел свободного хода: либо Вэлз в спешке неправильно надел на себя аппарат, либо он был повреждён выстрелом из квантера. Вэлз продолжал дёргать кольцо, со смертельной скоростью приближаясь к земле. Наконец тросик подался, за спиной раздался хлопок, возвестивший о том, что аэрокрыло раскрылось, крепёжные ремни впились в грудь. Одновременно с хлопком зашуршали сервомоторы, обруч с мнемодатчиками плотнее обхватил голову новичка-планериста.

Аэрокрыло управлялось командами, поступающими из мозга, мускульной силы не требовалось. Вэлз дал команду «вверх» и по крутой ветви параболы взмыл в чёрное ночное небо. Подъём был столь резок, что у мужчины потемнело в глазах. Дальнейшие минут пять Вэлз, как беспомощный котенок, брошенный в воду, барахтался в воздухе, приноравливаясь к новому для него способу передвижения. Любое движение мысли откликалось в аэрокрыле резким рывком в ту или другую сторону, вверх или вниз. Управлять мыслями для него оказалось неожиданно гораздо сложнее, чем своим тренированным телом. Летел он быстро, очень быстро — желание спастись подстегивало мысли, они передавались умной летательной машине, а та понимала их по своему.

На ночном небе блокадного кольца не сияло не единой звездочки, и Вэлз был лишен, каких бы то ни было, ориентиров. Немного освоившись в управлении аэрокрылом, он вдруг увидел прямо перед собой нечто огромное, жуткое и ещё более чёрное, чем абсолютная темнота вокруг. Сначала молодой учёный решил, что это скала и попытался отвернуть в сторону. Ничего не произошло. Он попробовал остановиться, но и этого не получилось — мнемодатчики не передали команду его мозга летательному аппарату. Они либо не услышали её, либо не поняли. Вышли из строя?!..

И тут пространственник понял, что перед ним не скала, а то, что намного страшней твердого камня — пустота! Или точнее — хаос. Это был след недавней энтропийной бури. Не контролируя свой полёт, он фатально приблизился к зоне, где любая материя стремительно неслась к саморазрушению. С ужасом Вэлз смотрел в гибельную пустоту. Пятно было бы незаметным, если бы внутри него не происходило хаотичного движения более светлых и абсолютно чёрных пятен и языков, то закручивающихся в спираль, то, вдруг, дробящихся на мелкие осколки. Осколки вспыхивали чернотой и исчезали в небытие. А может, пространственник и не видел ничего этого, а только представлял себе…

В душе Вэлза появилось ощущение пронзительной тоски и — как следствие — желание нырнуть в чёрную кляксу активной пустоты, раствориться в ней, исчезнуть навсегда, избавиться от этой тоски, забыть обо всём.

Вэлз летел навстречу неминуемой гибели. Через несколько мгновений его тело распадётся на атомы, и эти бесконечно малые частички разлетятся в разные стороны, сталкиваясь и соединяясь с другими атомами, образуя неведомые связи и соединения, которые, впрочем, тут же будут распадаться и двигаться дальше, руководствуясь законами, неподвластными человеческому разуму. Часть сознания Вэлза стремилась скорее бросить его тело в чёрную глубину и раствориться во всеобщем хаосе материи и времени, часть противилась опрометчивому поступку. Последним усилием воли летящий человек, заложив крутой вираж, скользнул по размытой границе между жизнью и смертью и повернул к жизни.

Улетая прочь от энтропийного следа, он ощущал удивительную лёгкость во всём теле. Лёгкость в теле и тяжесть в сознании. Мысли ворочались в мозгу лениво, как бы нехотя. Вскоре и вовсе остановились. Все, кроме одной: «Я умер?..»

Вэлз не умер. Он перестал существовать в этом мире.

Его тело не распалось на атомы. Оно просто исчезло.

Его мысли не остановились. Они исчезли вместе с телом.

Жизненный ритм Вэлза стал иным, разбившись на циклы.

Он исчез, чтобы материализоваться через некоторое время — через сто лет…

Сто лет! Время, в течение которого Вэлза Вулли не было нигде.

Он ничего не чувствовал, ни о чем не думал, он не знал, где он был сто лет. Он не знал, что его не было целых сто лет! Для него эти годы были лишь мигом.