Роберт Сильверберг - Железная звезда

Временами через холл парами проходили существа, огромные, как башни. Громко переговариваясь, шли с обычной своей странной грацией на кончиках щупальцев. За ними семенила небольшая свита из людей, которых они, как всегда, полностью игнорировали. Они знали, что мы обладаем разумом, но не снисходили до разговоров с нами. Переговоры поручали своим компьютерам — через интерфейс Боргмана, продавшего нас всех… чтоб его сигнал навсегда заглох! Да, они все равно покорили бы нас, но Боргман невероятно облегчил задачу, показав им, как соединять наши малые биокомпьютеры с их огромными машинами. Могу поспорить, он даже гордился собой: хотел убедиться, что его изобретение работает, и плевать ему на то, что он продал нас в вечное рабство.

До сих пор никто не представляет себе, зачем явились существа и чего они хотят. Они здесь, и все тут. Осмотрелись. Покорили. Реорганизовали. Заставили нас работать — выполнять чудовищную и непостижимую задачу. Как в дурном сне.

И не находилось никакого способа от них защититься. Поначалу мы петушились, хотели начать партизанскую войну и вымести мерзавцев с планеты, но скоро стало понятно, что надежды нет, что они нас подмяли. Не осталось людей, имевших хотя бы видимость свободы, кроме горстки хакеров. Но у нас не хватало куража для серьезного бунта. Мы чувствуем себя триумфаторами уже потому, что можем прокрадываться из города в город, не нуждаясь в разрешении.

Похоже, для меня это время кончилось. Но в тот момент я чихать на все хотел. Все еще пытался сообразить, как вышло, что меня побили. Не оставалось во мне мегабайтов, чтобы разработать программу для предстоящей жизни.

Кто-то спросил:

— Где индульгентщик?

— Вот он.

— Она хочет его видеть. Немедленно.

Рука на моем плече. Мягкий толчок, приказ:

— Вставай, приятель.

Я прошаркал по коридору к огромной двери, ведущей в гигантский кабинет с таким высоким потолком, что любому существу не пришлось бы пригибаться. В дальнем конце за широким столом сидела женщина в черном шитье. В этой колоссальной комнате стол казался игрушечным. И женщина казалась игрушкой. Полицейские оставили меня наедине с ней. Я был так обмотан, что не представлял для нее опасности. Она спросила:

— Джон Доу?

Я стоял посреди комнаты.

— Для программы привратника не имеет значения, какое имя я назвал.

— Итак, вы ввели стражу в заблуждение. Должна вас предупредить, вы находитесь под следствием.

— Вам известно все, что я могу рассказать. Ваш боргман-хакер поплавал в моих мозгах.

— Будет лучше, если вы согласитесь сотрудничать. Человека, назвавшегося именем Джон Доу, обвиняют в незаконном входе в город, незаконном использовании транспортного средства и незаконном пользовании интерфейсами. Хотите сделать заявление?

— Нет.

— Вы отрицаете свою торговлю индульгенциями?

— Не отрицаю и не подтверждаю. Какой смысл?

— Посмотрите на меня, — сказала она. В ее голосе была странная взвинченность, — Мы знаем, что вы индульгентщик. И я знаю, кто ты такой. Ты…

И она назвала имя, которым я очень давно не пользовался.

Я смотрел на нее. Таращился. Тяжко было поверить в то, что я видел. Воспоминания обрушились, затопили. Мысленно я редактировал ее лицо — где-то убрал несколько морщинок, поубавил немного плоти в нескольких местах, а кое-где добавил. Снимал годы, как одежду.

— Да, — проговорила она, — Именно так. Это я.

У меня отвисла челюсть. Это было хуже, чем нападение хакера. Гораздо хуже.

— И вы на них работаете? — спросил я.

— Индульгенция, которую ты мне продал, никуда не годилась. Ты ведь это знал? В Сан-Диего меня ждал один человек, но когда я попыталась пройти за Стену, меня тут же схватили. Я просто визжала. Готова была тебя убить. Ведь я должна была уехать в Сан-Диего, мы собирались пробраться на Гавайи в его лодке.

— Я не знал насчет парня в Сан-Диего.

— С какой стати? Тебя это не касалось. Ты взял деньги за индульгенцию. Мы заключили сделку.

У нее были серые глаза с золотыми искорками. Больших усилий стоило смотреть в эти глаза.

— Все еще хотите меня убить? — спросил я. — Сейчас?

— Нет и нет, — ответила она и снова назвала меня по имени. — Сказать не могу, как я удивилась, когда тебя ввели. Мне доложили: индульгентщик, Джон Доу. Торговцы индульгенциями — это мой отдел. Их всех приводят ко мне. Когда-то давно я все думала, что будет, если притащат тебя, но потом сообразила: нет, невозможно, он за миллион миль и никогда сюда не вернется. Но вот они приводят Джона Доу, и я вижу тебя.

Я спросил:

— Вряд ли вы поверите, но я чувствовал себя виноватым. Вы точно не поверите. Но это правда.

— Убеждена, что ты терпел нескончаемые муки…

— Поверьте, пожалуйста. Верно, я многих людей обманывал, иногда жалел их, иногда — нет, но вас я забыть не мог. Это правда.

Она задумалась. Не знаю, поверила ли она мне хоть на долю секунды, но задумалась — я это видел. Потом спросила:

— Почему ты это сделал?

— Я обманываю людей потому, что не хочу казаться совершенством. Выдаешь индульгенцию, и каждый раз идет молва. Постепенно ты становишься известен. О тебе узнают повсюду, и раньше или позже существа тебя хватают. Так что я постоянно делал кучу фальшивок. Говорил людям: сделаю все, что смогу, но не даю никаких гарантий — иногда не срабатывает.

— Ты сознательно меня обманул.

— Да.

— Так я и думала. Ты выглядел таким спокойным. Настоящий профессионал. Мастер. Уверена была, что индульгенция действующая. Представить не могла, что она не сработает. Но у Стены меня схватили. И я подумала: этот подонок меня продал. Он слишком хорош для того, чтобы обмишулиться. — Она говорила спокойным тоном, но в глазах все еще был гнев, — Ты что, не мог обжулить еще кого-нибудь? Почему выбрал меня?

Я долго смотрел на нее. Потом ответил:

— Потому что я вас любил.

— Чушь. Ты меня совсем не знал. Я была случайным человеком, который тебя нанял.

— Именно так. Но я вдруг размечтался — безумные фантазии насчет вас, неизвестно откуда они взялись, я был готов перевернуть свою чудесную, благоустроенную жизнь ради вас, а вы видели только исполнителя. Я не ведал о парне в Сан-Д ие-го. Знал только, что я вас хочу. Или, по-вашему, это не любовь? Ладно, называйте по-другому, как понравится. До тех пор я не позволял себе таких чувств. Думал, это неумно: связывает по рукам и ногам, риск слишком велик. Но увидел вас, поговорил с вами немного и подумал, что между нами может что-то возникнуть; я стал меняться, я подумал: да, да, пусть случится на этот раз, все может быть по-иному на этот раз. А вы ничего не видели, ничего — только лепетали, как важна для вас индульгенция. Потому я вас обманул. Но потом подумал: Господи, я загубил эту девочку, и всего лишь потому, что вышел из себя, а сделать-то было нужно какой-то пустяк. И с тех пор все время… Конечно, вы не верите. Я же не знал насчет Сан-Диего. Из-за этого мне еще хуже.