Роберт Сильверберг - Железная звезда

— Ну, как сидит?

— Как перчатка.

— Ты всегда носишь перчатки на голове?

— Ты, похоже, чертовски нервничаешь, если думаешь, что это остроумно.

— Так оно и есть, — сказал он. — И ты, видимо, тоже, если так ведешь себя. Но ты не пострадаешь. Это я тебе обещаю, Майк.

— Порядок.

— Просто сиди спокойно. Нужно кое-что проверить, а потом приступим.

— Хотелось бы все же хоть немного понимать, о чем…

— Пожалуйста.

Сквозь стеклянную перегородку он подал знак лаборантке в соседней комнате, и она принялась накручивать шкалы и щелкать тумблерами. Это походило на кино, самое идиотское, с безумными докторами в белых халатах и искрящимися электрическими приборами. Время шло. Опасения и раздражение постепенно оставили меня, и я погрузился в серую безмятежность вроде медитации в дзен-буддизме, как я иногда делаю, сидя в кресле дантиста и ожидая, пока он начнет ковыряться у меня во рту.

Сквозь окно лаборатории был виден цветущий на склоне холма под ослепительным калифорнийским солнцем желтый гибискус на фоне целого моря алой бугенвиллии. Когда этим февральским утром я ехал в аэропорт Сиэтла-Такомы — на тысячу триста миль к северу отсюда, — было холодно и дождливо. Лаборатория Джо находится неподалеку от Ла-Джоллы, на высоком песчаном утесе над голубым Тихим океаном. Мы с ним выросли в Санта-Монике, и в детстве такие ясные зимние дни были обычным делом. Однако потом я двадцать лет прожил на Северо-Западе и теперь не мог отделаться от мысли, что меня занесло в Эдем. Я любовался яркими красками на склоне холма, пока они не начали расплываться перед глазами.

— Ну вот, начинаем, — откуда-то из-за левого плеча произнес голос Джо.

Это было все равно что войти в большую клетку, полную сумасшедших попугаев и майн. Я слышал пронзительные царапающие звуки, нечто вроде безумного смеха в диапазоне трех-четырех октав, какое-то низкое зловещее бормотание — как будто вот-вот взорвется некое гидравлическое устройство. Я слышал дикий визг, стихающий вдали, точно звук уходил в бесконечную бездну. Я слышал шипение.

Потом, совершенно неожиданно, над этим шумовым фоном отчетливо прозвучало:

— Онудор…

Я вздрогнул.

Бессмысленное слово? Только не для меня. Для меня оно было преисполнено смысла. Слово из загадочного языка, который, так уж случилось, я понимал.

«В тот день» — вот что означало это слово. На языке халха. Моя сфера деятельности. Но это чистое безумие — то, что машина говорит со мной на языке халха. Скорее всего, это совпадение, случайный набор звуков, а я автоматически перевел его в осмысленную форму. Сам себе задурил голову. Или это особо изощренная шутка Джо. Правда, вид у него был уж очень серьезный.

Я напряженно вслушивался. Бессмысленное бормотание, и только.

Потом сквозь хаос прозвучало:

— Усан дир…

Снова на языке халха: «по воде». Это не могло быть совпадением.

Опять шум: скрип, визг, шуршание, бормотание.

— Аава намаиг уавуулава…

«Отец послал меня».

Писк. Шорох. Скрежет.

— Продолжай, — сказал я, чувствуя, как по спине стекает пот. — Отец послал тебя… куда? Куда? Кхаана? Скажи куда.

— Усан дир…

«По воде», да.

Визг, грохот, лязг, шипение.

— Акханартан…

«К своему старшему брату».

Я закрыл глаза, внимательно прислушиваясь. Море шумов, больше ничего. Время от времени слог, часть слога или обрывок слова, практически лишенный смысла. Голос был отрывистый, звучный — словно голос сержанта-инструктора, — с оттенком едва сдерживаемого гнева.

Кто-то очень рассерженно говорил со мной на забитом помехами канале, через огромное расстояние, на языке, о котором в Соединенных Штатах вряд ли кому-нибудь вообще известно, — халха. Говорил немного странно, с незнакомой интонацией, но распознать слова было можно.

Я сказал очень медленно, тщательно пытаясь подражать этой интонации:

— Я слышу и понимаю тебя, но мешают очень сильные помехи. Повторяй все по три раза, я постараюсь вникнуть.

Я ждал, но в ушах стоял лишь ревущий шум. Даже скрипы и бормотание смолкли.

Я поднял взгляд на Хедли, словно вышел из транса.

— Ничего.

— Уверен?

— Совсем ничего не слышно, Джо.

Он стащил с меня шлем и надел его на себя, характерными для него нервными, но точными движениями приладив электроды. Несколько мгновений хмуро вслушивался и кивнул.

— Видимо, спутник-ретранслятор сейчас по другую сторону от Солнца. Теперь несколько часов бесполезно и пытаться.

— Спутник-ретранслятор? Откуда, черт побери, идет эта передача?

— Минуточку. — Джо снял шлем. Глаза у него отливали металлическим блеском, рот перекосился, точно его хватил удар. — Ты действительно понял, что он сказал?

Я кивнул.

— Я так и думал, что ты поймешь. Он говорил по-монгольски?

— На языке халха, да. Главный монгольский диалект.

Его лицо прояснилось. Он одарил меня теплой, почти нежной улыбкой.

— Я не сомневался, что ты поймешь. У нас был един человек из университета, с кафедры сравнительного языкознания, — ты, наверно, с ним знаком, его зовут Мамстром. Так он сказал, что это похоже на алтайский или, может быть, на тюркский — правильно я говорю, тюркский? — но больше всего напоминает один из монгольских языков. И как только он это произнес, я подумал: «Ага! Майк — вот кто нам нужен…» — Он помолчал. — Это язык, на котором сейчас говорят в Монголии?

— Не совсем. Акцент у него был немного странный. Что-то тяжеловесное, архаичное.

— Архаичное?

— Так кажется. Не могу объяснить почему. Что-то формальное, старомодное, что-то… ну…

— Архаичное, — повторил Хедли.

Внезапно на глазах у него выступили слезы. Не помню, чтобы когда-нибудь я видел его плачущим.

«У них есть машина, — сказал парень, что вез меня из аэропорта, — умеющая разговаривать с покойниками».

— Джо, — сказал я, — Ради бога, Джо, что все это значит?

Тем вечером мы обедали в фешенебельном ресторане на фешенебельной улице Лa-Джоллы — на тихой улице с изысканными магазинами и тенистыми деревьями. Мы были вдвоем, впервые за очень долгое время. В последнее время мы виделись не чаще одного-двух раз в год, и Джо, постоянно пребывавший в состоянии между свежим разводом и новым браком, обычно приводил свою последнюю подругу — ту, что должна была наконец принести в его бурную жизнь порядок, стабильность и все такое. И чтобы продемонстрировать очередной пассии, какой он замечательный человек, Джо обычно устраивал целое представление — для нее, для меня, для официантов, для посетителей за соседними столиками. Чаще всего это делалось за мой счет, поскольку по сравнению с Хедли я — человек степенный и добродетельный, восемнадцать лет женатый на одной и той же женщине, и Джо, похоже, хотелось внушить мне, будто здесь есть что-то неправильное. Я ни разу не видел его дважды с одной и той же женщиной — за исключением тех периодов, когда он был на ней женат.