Вадим Проскурин - Восемь дней Мюллера

Мюллер предполагал устроить Шу то, что в одном параллельном мире называется навесным обстрелом с корректировкой. Каждый говнометальщик делает два-три пристрелочных броска, а Руби со своей скамейки подает команды наподобие «недолет» или «чуть левее». А потом, когда говно начнет попадать куда надо, надо всего лишь запомнить прицел, и когда Руби закашляется, сообщив тем самым, что в зоне обстрела находится Шу, надо просто метнуть оставшиеся снаряды со всей возможной скоростью. На Мелкого при этом обрушится настоящий град навоза, а кто кидается, ему видно не будет, потому что кидают из-за забора. Прикольно.

Поначалу все шло, как рассчитывали. Единственное, чего Мюллер не ожидал — что после пристрелочных выстрелов на тропе образуется целая россыпь мелких катышков, но это даже хорошо — жертва задумается, как обойти препятствие, замедлит шаг и проведет в зоне поражения даже больше времени, чем рассчитывалось.

Они стояли за забором и ждали, когда появится Шу. Стоять было неудобно, потому что если поменять позу, руки забудут прицел, и хорошего обстрела не получится. Знать бы заранее, что придется так долго ждать, и что это будет утомительно, может, и не стоило затевать это дело. Но теперь, когда сделано так много, отступать глупо.

Мюллер думал, что в следующий раз надо будет не швырять навоз руками, а сделать механическое приспособление наподобие боевой катапульты, только поменьше, и чтобы оно швыряло сразу много, и помнило прицел, и тогда можно сидеть в удобной позе и подсматривать в дырочку… Кстати о дырочках, надо было позаботиться… или нет, лучше не надо, а до появится соблазн задержаться на месте преступления дольше, чем надо, а для безопасности убегать надо немедленно…

Ким думал, что Лайма точно в него, в Кима, влюбилась, потому что иначе невозможно объяснить, почему она согласилась на это дело, ведь обычно на подобные дела девчонки не соглашаются.

Лайма думала, что должно быть, сошла с ума, раз согласилась на такое безобразие, а Мюллер, идиот, на нее даже не смотрит. Перчатки испачкала, придется выбросить, мама отругает… По-хорошему, надо все бросить и уйти, но как-то глупо получится…

А Руби ни о чем не думала, он любовалась облаками и чуть было не прозевала момент, когда Шу появился в поле зрения. И когда она свистнула, от точки прицеливания учителя отделяло не двести шагов, как уговорились, а от силы пятьдесят. И когда Руби закашлялась, сообщая, что пора бросать, никто не был готов к этому.

Мюллер размахнулся зажатым в руке куском навоза, но не бросил, потому что Ким явно не собирался бросать свой кусок, и это смутило Мюллера, он подумал, что Ким, должно быть, что-то заметил, чего не заметил Мюллер, и надо уточнить, что именно он заметил. А Ким замешкался с броском тупо от неожиданности, а когда увидел, что Мюллер почему-то не бросает свой снаряд, тоже решил не бросать. И если бы не Лайма, так бы и простояли два идиота на месте, глядя друг на друга, и ничего дальнейшего не случилось бы.

Лайма никуда не смотрела и ни о чем не думала, кроме того, что устала торчать на одном месте и мерзнуть. Размахнулась широко, запустила фекалию далеко и подумала: «Как бы перелета не вышло». После этого Мюллер с Кимом вышли из ступора, и стали швырять свои заряды один за другим. А потом Ким вдруг случайно выронил один заряд себе под ноги, поскользнулся на нем, зашатался, замахал руками, как мельница крыльями, да и рухнул, причем не куда-нибудь, а прямо на забор, и вынес целую секцию, тупой боров, к чертям собачьим.

Стало видно, что обстрел прошел не слишком кучно, но одно прямое попадание достигнуто, да не куда-нибудь, а в голову! На мгновение даже жалко стало подлого гаденыша, но не очень жалко, так, чуть-чуть.

Лайме повезло, ее стрелковая позиция находилась чуть в стороне, и Шу ее не увидел. А Кима с Мюллером увидел очень хорошо, особенно Мюллера, который как раз запускал последний заряд, и процесс этот был виден Шу во всех подробностях. «Палево», подумал Мюллер и сам засмеялся над собственной мыслью. Действительно, смешно. Называть случившееся палевом — все равно что легочную чуму назвать простудой, так же получается несоразмерно и глупо.

В первые секунды Шу от неожиданности потерял дар речи. Шел спокойно, думал о своем, и вдруг бах-бах-бах! Поднял голову посмотреть, что такое, и сразу прилетело прямо в глаз, едва проморгался. Да какое он едкое… Черт, ничего не видно…

Когда Шу наконец проморгался, он увидел, что в заборе, идущем вдоль дороги, нет одной секции, а за этой отсутствующей секцией стоит Мюллер, а морда у него, как у кота, пойманного у банки со сметаной, только еще испуганнее.

— Мюллер! — крикнул Шу. — Ты что там делаешь?

Мюллер глупо засмеялся и ответил:

— Ворон дрессирую, чего же еще?

Рассмеялся еще раз, нагнулся, вытянул вперед руку и помог встать… гм… Киму. Значит, Ким тоже здесь… как они только сумели ворон отдрессировать на такое дело… и директору не расскажешь, не поверит, в дурдом отправит на проверку здоровья… Нет, но как же в самом деле…

Шу принюхался, потер щеку, посмотрел на испачканную руку. Странно, это не вороний помет, а конский навоз, Но не Пегас же его обгадил!

А вон Руби сидит на скамейке и усиленно делает вид, что ни при чем и что классного руководителя, попавшего в неудобное положение, в упор не замечает. Правильно, молодец, вежливая… Стоп!

В голове Шу щелкнуло, головоломка сложилась. Ах они твари!

— Вас всех отчислят! — завопил Шу и сам испугался прозвучавшей в голосе ярости. — В стражу сдам, в тюрьму, на галеры, на каторгу!

— Сейчас навешает, — пробормотал Ким.

— Не навешает, — возразил Мюллер. — Кишка тонка.

— Мальчики, что там такое? — тихо спросила Лайма.

Она неподвижно замерла, словно играла в «море волнуется раз», и боялась пошевелиться. Лайма была в панике. Соглашаясь на идиотскую авантюру, она ни на секунду не предполагала, что их могут пропалить по чистой случайности, что Мюллер хоть и умный до гениальности, но все же не абсолютный гений, а значит, соглашаться нельзя было, но ей так хотелось удивить Мюллера своей храбростью… Вот и удивила, тупая овца.

— Шу беснуется, — тихо ответил Мюллер. — Тебя не видит. Беги, пока еще можно.

— Ага, — сказала Лайма и побежала прочь.

На языке вертелось «спасибо» и «простите», но она не произнесла вслух ни того, ни другого, промолчала. У подростков такое случается сплошь и рядом — хочется сказать что-то вежливое, а язык не поворачивается и подросток тупит. Такое поведениnbsp;е более типично для мальчиков, но и у девочек оно тоже бывает.

— Кто там еще?! — выкрикнул Шу.

Он вдруг вспомнил свое любимое слово — «требовательный». Надо быть требовательнее, а то сядут на шею. Вот и сели, дождался.