Вадим Проскурин - Восемь дней Мюллера

— А ну выходи! — требовательно закричал Шу. — Все выходите немедленно!

Никто не вышел. Мюллер и Ким переглянулись между собой, затем переглянулись с кем-то невидимым. Ким улыбнулся этому кому-то и издевательски помахал рукой, дескать, пока-пока. А потом они отвернулись и пошли прочь, не обращая на униженного учителя внимания.

— Стоять! — орал Шу им вслед. — Кто не остановится, тот пожалеет! Думаете, я директору пожалуюсь? Берите выше! Я племяннику императора пожалуюсь! Буду у него на приеме, все про вас расскажу! Вас казнят!

Здесь следует пояснить, что по древнему закону любой член императорской семьи имел право подвергать смертной казни без суда и следствия почти любого подданного империи. На практике этот закон не применялся, но формально действовал, и с этим было связано много анекдотов и городских легенд. Реально Шу не рассчитывал, что племянник императора господин Сидди отдаст приказ казнить двух детей за шалость… кстати, почему двух, Руби наверняка им подсказывала, когда начинать швыряться…

— Кто не извинится и не выдаст сообщников, тому снисхождения не будет! — крикнул Шу. — А кто покается и выдаст, тому будет!

Когда Шу это выкрикнул, Мюллер и Ким уже вышли из его поля зрения, так что он не увидел, как Ким после последних слов остановился и неуверенно спросил:

— Может, пойдем, покаемся?

— А ты ему веришь? — удивился Мюллер.

— Ну, не знаю… — задумался Ким. — А вдруг не врет? Жизнь-то одна.

— Ты что, атеист? — ехидно поинтересовался Мюллер.

— Да пошел ты! — возмутился Ким. — Нашел время умничать, я серьезно говорю!

— Серьезно говорю я, — сказал Мюллер. — А ты говоришь так, будто только прикалываешься, что веришь в богов, а на самом деле не веришь.

— А ты веришь на самом деле? — спросил Ким.

— Конечно, — серьезно ответил Мюллером. — Я с Птаагом несколько раз лично разговаривал.

Подумал немного и добавил:

— Иногда я подозреваю, что он мой отец.

И сразу пожалел, что добавил это, потому что Ким засмеялся и воскликнул:

— Да ты псих ненормальный! Отчислит тебя мелкий из школы, что будешь матери говорить?

— Ничего не буду, — пожал плечами Мюллер. — Да ты не бойся, все нормально, помолюсь Птаагу, он поможет, не впервой. Он мне уже дважды помогал по-крупному, а по мелочи без счета. Если бы не Птааг, меня бы еще в детстве… неважно.

Мюллер решил, что не станет говорить Киму, что был в Роксфорде накануне инцидента. А то слово за слово наболтаешь лишнего, а он потом растрезвонит или донесет мелкому или кому-нибудь еще.

— Да пошел ты! — крикнул Ким и пошел прочь.

Мюллер проводил его взглядом, пока Ким не скрылся за углом. Мелькнула мысль: может, Лайма где-то неподалеку, повертел головой, поглазел, ее нигде нет, да и странно было бы, будь иначе… Впрочем, сегодня и без того все странно, выдаются иногда странные дни, когда все не так, и судьба человека меняется радикально, вот, например…

Внезапно Мюллер понял, что происходит. Точно такое же ощущение у него было в первый день чумы, с самого утра, до того, как Птааг переменил судьбу маленького мальчика, призвавшего бога молитвой. Или, может, не мальчик призвал бога молитвой, а высшее существо призвало мальчика, чтобы тот помолился и как бы узаконил то, что бог захотел сделать по собственной воле… нет, так слишком сложно.

Мюллер зашел в первую попавшуюся подворотню, прислонился спиной к стене, раскинул руки крестом, задрал голову к небу (никакого неба, конечно, не увидел, только щербатый кирпич) и продекламировал нараспев:

— Птааг, к тебя взываю! Приди, пусть свершится воля твоя!

И Птааг пришел.

— Господин Шу, простите меня, пожалуйста, — тихо сказал Ким. — Я не нарочно, это Мюллер попутал.

В банном халате и тапочках господин Шу казался еще мельче, чем обычно. А в тех местах, которые не скрывал ни халат, ни тапочки, кожа господина Шу была розовая, как у ребенка или женщины, видать, мочалкой тер.

— Кто еще был с тобой? — спросил господин Шу.

Он говорил тихо и монотонно, его голос был лишен каких-либо интонаций. Это пугало.

— Лайма и Руби, — сказал Ким.

Он ждал какой-то реакции, но ее не последовало. Тогда Ким добавил уточняюще:

— Две девочки.

— Не лги мне, — сказал Шу. — Лайма приличная девочка, она на такое не пойдет.

Ким хотел было возразить, рассказать, что она влюбилась в Кима, а из любви к такому замечательному парню чего только не сделаешь, но решил не говорить. Не потому что не хотел выдавать Лайму, он ее уже по-любому выдал, а потому, что господин Шу все равно не поверит. Надо же было так глупо спалиться! А все Мюллер со своими выдумками!

— Я жду, — сказал Шу.

— Простите, господин, — сказал Ким и склонил голову. — Лаймы там не было, я соврал.

— То-то же, — сказал Шу и на его губах появилось нечто похожее на улыбку. — Зачем хотел обмануть? А ну говори!

Ким вздохнул и ответил:

— Из вредности.

— То-то же, — повторил Шу и улыбнулся чуть-чуть шире. — Больше мне не лги, все равно пойму, где правда. Что еще ты натворил?

Ким склонил голову еще чуть ниже и сказал:

— Герцогу Дори нос пририсовал.

— Еще! — потребовал Шу.

— Крысу в школу мы с Мюллером принесли, — признался Ким.

— Какую крысу? — удивился Шу и вдруг вспомнил, захохотал и радостно воскликнул: — А прикольно!

Но сразу вспомнил, что одобрять хулиганские выходки педагогу не подобает, стер улыбку с лица и сказал:

— Плохо.

— Да, господин, — согласился Ким.

— Ты дрянь, — сказал Шу.

— Да, господин, — согласился Ким.

— Мразь, — сказал Шу.

Ким промолчал.

— Не слышу, — сказал Шу.

— Да, господин, — послушно сказал Ким.

— На колени, — потребовал Шу.

Ким поднял голову, в глазах у него читался испуг.

— Я не педик, — сказал он.

— На колени! — рявкнул Шу.

Отдавая последний приказ, он не думал об извращениях, он ведь тоже не педик, он хотел малолетнего мерзавца унизить, но не более того. Чтобы никогда больше не пытался так поступать, чтобы это позорное существо превратилось в достойного подданного империи, да и приятно, оказывается, унижать людей. Шу давно подозревал это, но проверять это предположение экспериментом ему раньше не доводилось.

— Ползи в чулан, — приказал Шу. — Не так, на коленях ползи! Да, вот так. Возьми из корзины грязную куртку, принеси мне. Быстрее!

Куртка, если честно говоря, была не такая уж грязная — почти все куски конского навоза просвистели мимо, и если бы не единственный снаряд, угодивший в голову, Шу скорее удивился бы, чем оскорбился. Хотя нет, все равно бы оскорбился, потому что даже неудачные попытки унизить педагога нельзя оставлять безнаказанными, дети должны понимать, что такое хорошо и что такое плохо. А если кто не понимает слов, пусть постигает этику методом дрессировки, как собака. Хорошая, кстати, идея.