Вадим Проскурин - Восемь дней Мюллера

— Прикольно, — сказал Мюллер.

— Прикольно, — согласился Ким.

А потом в аудитории появился взбешенный профессор и стал орать, дескать, кто это сделал, таких студентов надо отчислять, пусть признается сам, и все такое прочее. Ботаники нервно поглядывали на Кима с Мюллером, и не будь Ким столь мускулист, может, и заложили бы. Но Мюллер помолился Птаагу, и пронесло, никто их не заложил.

Профессор покричал-покричал и утомился. Стал рассказывать про свою математику, и было это так уныло, что народ начал расходиться уже минут через пять. Ким с Мюллером покинули аудиторию в числе первых.

— Говно какое-то эта математика, — сказал Ким.

— Угу, — сказал Мюллер.

— А стул прикольно летел, — сказал Ким.

— Угу, — сказал Мюллер.

Тогда Ким понял, что Мюллер не хочет поддерживать разговор, и заткнулся.

С западной стороны университет вплотную примыкает к портовым складам, их разделяет стена верхнего города, но она совсем хлипкая, скорее символ стены, чем стена. Кое-где ее вообще нет, ушлые промышленники разобрали ее на кирпич и камень. Так что изнутри университетского городка несложно пробраться на какой-нибудь склад и что-нибудь там украсть либо нахулиганить. Разжиться ценным так не получится, ценные товары охраняют, а какую-нибудь ерунду попереть — запросто. Обычные студенты такими делами не занимаются, надо быть совсем отмороженным, чтобы рисковать судьбой ради столь сомнительного развлечения. Но Ким и Мюллер не были обычными студентами. Мюллер полагал, что в случае чего его спасет Птааг, а Ким полагал, что его спасет удача Мюллера. Они тупо не верили, что могут спалиться. Кроме того, почти все дырки в стене, что они находили, вели в никуда либо на пустые заброшенные склады, где воровать нечего.

Однажды рядом с одной такой дыркой они нашли запертый сарай, замок был хлипким, и Ким легко сломал его подобранной неподалеку ржавой железкой. Внутри сарая нашли кучу бесполезного хлама и средних размеров амфору с резко пахнущей жидкостью. Ким стал говорить, что это, наверное, жидкость для разведения колдовского огня, в котором горит железо и который не тушится водой, и с помощью этой жидкости можно устроить офигенный пожар. Мюллер засомневался, но решил попробовать, они попробовали, но это оказалась всего лишь испорченная вода, и ничего не загорелось. Мюллер предложил идти по домам, Ким согласился, но по дороге заволновался, дескать, нас будут искать стражники с собаками, надо сбить собак со следа, было очевидно, что он бредит, но Мюллер подумал, что сбивать собак со следа будет весело, и некоторое время они занимались этим дурацким занятием. Как оно делается, никто толком не знал, но все равно было весело. На следующий день Ким сказал, что они хорошо запутали след, раз их не нашли, и Мюллер согласился. Хотя это был, конечно, полнейший бред, ежу ясно, что никто их не искал, потому что никому они на фиг не сдались, а искали бы — непременно нашли, и помочь смог бы только Птааг, да и то не факт.

А потом они нашли тайник. В одном месте стена верхнего города разрушилась изнутри, как гнилой зуб, от нее остались только тонкие кирпичные стенки, наружная и внутренняя, а гравийно-земляное наполнение вымыло дождями через промоину, так что внутренность стены превратилась в нечто вроде ущелья. Посреди этого ущелья вырос дуб, из-за необычных условий он больше походил на пальму, чем на дуб — длинный голый ствол, не бугристый и не узловатый, как у нормального дуба, а почти прямой, а наверху, где уцелевшие части стены не заслоняют солнце, распустилась полукруглая шапка листвы, как у пальмы. Кима почему-то прикололо залезть на этот дуб, они залезли и нашли в кроне тайник.

— Опаньки, — сказал Ким, когда его рука наткнулась на шелестящую бумагу. — Мюллер, ползи сюда быстрей, я что-то нашел!

— Пиратское сокровище? — поинтересовался Мюллер.

— У тебя в штанах, — ответил Ким и глупо заржал. — Сверток какой-то… Ух ты!

Внутри свертка оказалась сушеная конопля. Да не та беспонтовая конопля, что растет на каждом пустыре и годится только на веревки, а драгоценная заморская конопля, которой набивают деревянную трубку или бумажный кулек, с одного конца поджигают, а с другого вдыхают дым и торчат. Но это строго запрещено, не потому, что вредно для здоровья, а правительство беспокоится, совсем нет, просто некоторые любители попыхать травяным дымом занимаются этим делом внутри собственного жилища, а иногда даже в постели, хотя каждый знает, что от этого может произойти пожар. С тех пор, как модная привычка дышать дымом распространилась в Палеополисе, она стала причиной трех больших пожаров, вот император и издал указ за потребление адского зелья сечь кнутом, а за производство и распространение — лишать свободы и продавать с аукциона на заморские плантации.

Здесь уместно отвлечься от основного повествования и рассказать об экономической обстановке в самой империи и ее заморских владениях. За последние пять лет эти самые владения достигли невиданного расцвета, теперь оттуда стали привозить не только редкости и драгоценности, но и простые повседневные товары наподобие зерна и шерсти. Гавань Палеополиса вечно забита кораблями, и это не шхуны и триремы, как раньше, а огромные толстобрюхие галеоны и сопровождающие их хищные фрегаты и бриги, красивые до невозможности, как красиво любое хорошее оружие. Почти у всех кораблей на мачте развевалось два флага: имперский и пиратский, потому что почти все капитаны до недавнего времени были пиратами, а когда император объявил амнистию, поступили на имперскую службу, и империя в одночасье обрела сильнейший в мире флот. Дисциплина, впрочем, на флоте хромала, обычным делом были массовые драки между матросами разных эскадр, а однажды два фрегата устроили артиллерийскую дуэль прямо у входа в бухту Палополиса. В тот раз император приказал повесить победивший экипаж на реях до последнего человека, но приказ не выполнили, потому что фрегат-победитель покинул гавань, а капитан-победитель цинично прокричал в матюгальник, как и на чем он вертел имперскую службу, и что отныне он будет топить все имперские галеоны, пока не получит извинения и компенсации за моральный ущерб. Но ни одного галеона он не потопил, его самого потопили вчерашние товарищи в первом же бою.

Те немногие отчаянные головы, которые переселились за море первыми и умудрились остаться в живых, стали жить как короли. Даже самый последний простолюдин в колониях имел не менее десятка черножопых рабов, и ни одному белому человеку не приходилось самому копаться в земле или пасти скотину, все бухали и веселились, а если кто и служил в военном ополчении или, скажем, бухгалтерской конторе, то не из нужды, а от скуки, потому что если все время бухать, веселиться и не делать ничего полезного, веселье приедается и для здоровья это не полезно. Жить белому человеку за морем — все равно что жить в раю, и когда эта весть распространилась в Палеополисе, в заморские земли повалил людской поток.