Александр Шуваев - Книга Предтеч

"То, что существующие в нынешнем обществе тенденции с неизбежностью ведут его к совершенно определенному исходу, и то, что для человечества в целом преодоление этих тенденций совершенно нереально, еще не делает этот исход приемлемым для отдельных людей. Я, человек, НЕ ХОЧУ вымирания человеческого вида в результате нынешних и, - что самое отвратительное, - накопившихся в прошлом глупостей и преступлений, что продолжают жить как бы в виде самостоятельных сущностей, независимо от воли отдельных людей. В тех случаях, когда аргументы "рro" и "Сontra" вроде бы как уравновешивают друг друга, а разум путается в сложном кружеве добра и зла, "хочу" - становится вполне приемлемым аргументом и лучшим руководством к действию. Так вот, я - НЕ ХОЧУ, и постараюсь найти выход хотя бы для себя.

"Нэн Мерридью"

XVIII

Тот миг, когда она открыла свои глаза, а я увидел их, я буду почитать за второе свое рождение, потому что именно в это мгновение я перешел от состояния не-жизни (В русском языке есть роскошное выражение: "Ни жив, ни мертв." - так вот я теперь его оч-чень даже хорошо понимаю.) поистине к новой жизни. Открыв глаза и увидав мою бледную и перекошенную физиономию, она несколько секунд молчала, а потом сказала самым, что ни на есть, жалобным тоном:

-Я еще есть? Погляди...

Я проглотил комок, до этого момента непрерывно пребывавший в горле, а потом не нашел ничего более умного, нежели ляпнуть:

-Есть.

-Значит, еще что-то осталось?

-Осталось.

-И ноги на месте? Ты повнимательнее погляди.

Я честно поглядел и искренне ответил:

-Похоже, что так.

-Но этого просто не может быть. Я точно помню, что они оторвались и улетели во-он туда...

-И так бывает.

-Ну хорошо. Я еще полежу чуть-чуть, а ты посиди рядом, ага?

Еще бы не "ага"! Уж тут такое прям "ага", что и не знаю! Она повернулась на бочок и прикрыла глазки, взяв меня за руку, и так лежала с совершенно умиротворенным видом минут пятнадцать, а я сидел и боялся лишний раз дохнуть. Потом и мы поднялись и тихонько, под ручку отправились домой. Я, понятное дело, старался помалкивать и больше слушать.

-...теперь я понимаю, почему в последнее время все чаще веду себя, как последняя стерва. Казалось мне раньше, что нестерпима бывает только нехватка чего-нибудь, вот как воды в пустыне, или голод, когда совсем нет никакой еды, это я могла себе представить, хотя, конечно, никогда не бывала в пустыне и не голодала по-настоящему. А сегодня я вдруг очень живо представила себе, как жаждет взрыва душа бомбы. Как лежит она себе где-нибудь на складе, ничего не видит, в безвыходном одиночном заключении своей оболочки, и жаждет взрыва, как жаждут глотка воздуха на второй минуте пребывания под темной водой. И из меня рвался взрыв... теперь я понимаю, что это уже давно, но все-таки не так, как сегодня, как в этот раз, когда кто-то, может быть, всегда живший во мне и ждавший своего часа, поднял голову и присвоил себе право распоряжаться моим телом, и уже не могла понять, где мои мысли и намерения, а где проявление Тяги к Взрыву. Я закрывала глаза, потому что казалось мне, что головокружение это происходит от того, что я вижу вокруг себя, но и закрыв глаза видела только нашу кошку Мурыську, почему-то на красном фоне, как она валяется с боку на бок, надоедливо так орет и винтом скручивает туловище, будто у нее судороги, и оч-чень хорошо понимала - кошку. Может быть, так оно и лучше, чем по мелочи, не понимая, что со мной происходит, по мне даже точно лучше, чтобы целиком, как сегодня - чтобы ничего от меня не осталось. Чтобы знать чего я хочу и не врать себе, не пытаться заклеить лейкопластырем пропасть в горах, хоть что-то знать о себе по-настоящему, а не так, как нам рассказывают родители и учителя, и все врут, и не знаю только, зачем? Вот, говорят, про людей "на взводе", "заведенный", "завести", и я раньше говорила так по привычке, не задумываясь, а вот сейчас подумала, потому что если считать, что сегодняшний день меня завел, то значит было же все-таки чего заводить, было и раньше горючее в этой машине для буйства, драки, побега или погони, для того, чтобы сойти с ума, когда нельзя умствовать и нужно попросту отдать себя в руки тому, кто нас такими задумал и сделал или вот в твои руки, как сегодня... Хотя кто знает, может быть это одно и то же и только по-разному называется. Наверное так вот и начинали проповедовать, вдруг увидев однажды, как твоя кровь разлетается ослепительными черными звездами и поняв, что и ты - все равно, как снаряд, и создан именно для вот такого взрыва, и после этого перестать слишком сильно эту жизнь беречь, потому что если ее беречь, то она и не стоит, чтобы ее берегли, понимаешь, вообще не стоит ничего, и тем более не стоит того, чтобы о ней еще беспокоились... А я-то, я всю жизнь боялась, кто чего скажет, и НИКОГДА не делала того, чего хочу, а если и делала, то украдкой, правда что как будто крала, а значит не то, что хочу все-таки, или не так, как хочу, а это правда же одно и то же? И... о-ой, что же мне теперь делать-то? Как же я теперь буду жить, как прежде, и со ф-фсем уважением относиться к училкам, которых на самомто деле хочется убить, причем без всякой злобы, а этак мимоходом, как муху, которая надоела умеренно, но все же лучше пришибить, как я смогу теперь не прийти к тебе, как твоя женщина, если мне вдруг этого захочется, как я смогу носить эти мерзкие тряпки после того, как видела настоящую одежду, как смогу зайти в наш зассанный подъезд, он у нас как раз возле арки, после того, как побывала в пустом Гнезде...

Я слушал все это молча, но про себя удивлялся страшно, потому что все ее речи ни стилем, ни употребляемыми выражениями, ни мыслями, которых, насколько я помню, раньше просто не высказывалось, - ничем буквально не напоминали мою Мушку, которую я знал раньше. Или думал, что я знаю, или просто придумал ее такой и упорно принимал за правду. Потом постепенно начал склоняться к мысли, что это действует остаточное возбуждение сегодняшнего дня, но этого было все-таки недостаточно, а потом во мне ухнуло от догадки, как от удара горилльего кулака ухает в груди гориллы. Я даже остановился ни с того, ни с сего, и вперился в нее неподвижным взглядом, но ничего такого, слава богу, не увидел (или не смог увидеть). Зато припомнил кое-какие слова ее, сказанные в марте, и поразился своей глупости: ПРЕДПОЛОЖИЛ видите ли, СЕЙЧАС, то, что по-другому просто не могло быть. А не образовалась ли (этак чисто случайно) и у нее связи с чередой Теней, хотя бы и слабенькой связи? А как, как ПО-ДРУГОМУ? Впрочем, если это и было несравненно более существенным, то, в данном случае, не главным. Я чуть-чуть расфокусировал внимание, как делал это уже давно, еще до Кристалла, и речь ее представилась мне чем-то подобным свободно, даже с облегчением истекающей жидкости, отдельные же слова напоминали не то радужные мыльные пузыри, то ли какие-то невесомые кристаллы легче пуха и воздуха, и это не было возбуждением, а, скорее, чем-то, напоминающим действие некоторых наркотиков, когда человек становится страшно разговорчивым и говорит много не для того, чтобы заглушить беспокойство, а потому что испытывает наслаждение от самих своих речей, как испытывают потрясающее удовольствие от собственного пения или игры на рояле. Но! Если человек смог один раз, значит, он это может и вообще, и я знаю не один уже случай, когда человек после какого-то случая вдруг обретает потребность беседовать, проповедовать, учить. Вообще, - дар к Большому Общению как у Сократа или апостола Павла. Но было обстоятельство, которое порядочно мешало мне слушать: я искоса поглядывал на нее время от времени и она была сейчас потрясающе, невероятно и непривычно-красивой. Не так, как в Гнезде, когда она, одетая тканю с Островов, молча бесилась передо мною, когда сама красота ее стала пугающей, и оч-чень понятно стало вдруг, почему очень разные народы, не сговариваясь, покланялись разным веселым богинькам вроде Гекаты, Кали, Иштар, Сохмет, Персефоны или Эрешкагиль, когда в комнате воздух уже стал потрескивать от напряжения, а я думал, идиот, что это у меня от излишней впечатлительности... Покой, румянец на щеках, расслабленная полуулыбка и невероятная ее, струящаяся походка. Вот говорят: "Не идет, а танцует", - вот пусть кто-нибудь попробует ТАК станцевать! И я тоже ТАК глядел на нее, что как-то само собой привел ее в Чиджига-Гап, хотя и было это вовсе от другой стены: натурально, до горизонта все поросло розами, густо-лиловое небо, зеленое солнце, все, как положено. Укололся, но все-таки преподнес, капая кровью, розу цвета запекшейся крови, почти черную, розу светло-желтую с красным краешком, и еще одну бледно-розовую и только распустившуюся. Вообще говоря, было там, скорее всего, вполне безопасно, но я двинулся оттуда со всей возможной поспешностью. Не люблю это место. Она тем временем, кажется, выговорилась и спросила: