Конни Уиллис - Книга Страшного суда

Кинувшись к двери, Киврин навалилась на засов. Надо найти Гэвина. Пусть он наконец объяснит ей дорогу к переброске.

Клирик рывком сел в кровати и спустил босую ногу на пол, будто собираясь идти с Киврин.

— Помоги, — прохрипел он, силясь скинуть вторую ногу.

— Не стану, — огрызнулась Киврин. — Это не мое время. — Ей наконец удалось справиться с засовом. — Я должна отыскать Гэвина.

И только теперь она вспомнила, что Гэвина в доме нет, он уехал вместе с епископским посланником и сэром Блуэтом в Курси. С посланником, который так торопился убраться отсюда, что чуть не задавил Агнес.

Киврин бухнула засов обратно на скобы и рывком развернулась к клирику.

— У других тоже чума? У посланника тоже? — Она вспомнила серое, землистое лицо и то, как он, дрожа, кутался в плащ. Он заразит всех. И Блуэта, и его чванливую сестру, и девчонок-хохотушек. И Гэвина. — Вы уже знали, что больны, когда приехали. Так? Так?!

Клирик протянул к ней руки, неуклюже, как ребенок.

— Помоги, — пробормотал он и повалился навзничь, свесившись головой и плечом почти до полу.

— Вы не заслуживаете помощи. Вы принесли чуму в дом.

В дверь постучали.

— Кто там? — рявкнула Киврин.

— Рош.

Киврин почувствовала гигантское облегчение, даже радость, оттого что он пришел, но не тронулась с места. Она смотрела на клирика, наполовину сползшего с кровати. Распухший язык едва помещался в полуоткрытом рту.

— Впусти меня, — раздался голос Роша. — Я должен его исповедать.

Исповедать.

— Нет, — ответила Киврин.

Он постучал громче.

— Я не могу вас пустить. Он заразен. Вы тоже заболеете.

— Он кончается. Его нужно соборовать, чтобы душа вошла в царствие небесное.

«Не будет ему царствия небесного, — возмутилась Киврин мысленно. — Он принес сюда чуму».

Клирик распахнул глаза. Они были красные и заплывшие, дышал он с хрипами.

Умирает, поняла Киврин.

— Катерина! — позвал из-за двери отец Рош.

«Умирает вдали от дома. Как я тогда». Она тоже принесла с собой болезнь, и если никто не заразился, то совсем не ее усилиями. Они все ее выхаживали, и Рош, и Эливис, и Имейн. А ведь она могла их всех заразить. Рош читал над ней отходную, держал ее за руку.

Киврин осторожно приподняла свесившуюся голову клирика и переложила обратно на постель.

— Я пущу вас его соборовать, — сказала она Рошу, слегка приоткрыв дверь. — Но сперва мне нужно с вами поговорить.

Рош успел облачиться в стихарь и снять маску. В руках он держал корзинку с елеем и виатиком. Поставив корзинку на сундук в изножье кровати, он прислушался к прерывистому дыханию клирика.

— Я должен его исповедать.

— Нет! — воскликнула Киврин. — Сперва выслушайте меня. У клирика бубонная чума, — начала она, сделав глубокий вдох и внимательно следя за тем, что выдает переводчик. — Это страшная хворь. От нее почти нет спасения. Ее разносят крысы и их блохи, она передается через дыхание недужного, через его одежду и вещи.

Киврин сверлила Роша взглядом, моля, чтобы он внял и осознал. Рош смотрел настороженно и ошеломленно.

— Это страшная хворь, — повторила Киврин. — Не чета холере и тифу. Она уже погубила сотни тысяч людей в Италии и Франции — целыми селениями, не щадя ни единой души, так что даже мертвых иной раз похоронить некому было.

Лицо Роша стало непроницаемым.

— Ты вспомнила, кто ты и откуда, — произнес он утвердительно.

«Он решил, что я спасалась от чумы, когда Гэвин нашел меня в лесах, — догадалась Киврин. — Если подтвердить, он сочтет разносчицей заразы меня». Но во взгляде Роша не было обвинения. Будь что будет, нужно любой ценой убедить его в своей правоте.

— Да, — ответила она, затаив дыхание.

— Что надобно делать?

— Не пускать остальных в эту комнату. Сказать им, чтобы со двора ни ногой и никому не отворяли ворота. Передать сельчанам, пусть сидят по домам, а если увидят дохлую крысу — держатся подальше. Больше никаких пирушек и плясок на лугу. Запретить приближаться к господскому двору и церкви. И никаких сборищ.

— Я передам леди Эливис, чтобы не выпускала Розамунду и Агнес, а сельчанам велю не выходить за порог, — кивнул Рош.

С кровати донесся полузадушенный хрип, и они обернулись.

— Неужто ничем нельзя помочь захворавшим этой… чумой? — Рош с опаской выговорил непривычное слово.

Пока его не было, Киврин усиленно вспоминала, какие меры принимали против чумы современники. Носили бутоньерки, пили толченый изумруд, ставили пиявки на бубоны — но все это хуже, чем мертвому припарки. Как ни старайся, объяснила доктор Аренс, современники были бессильны. Лишь антибиотики типа тетрациклина или стрептомицина могли помочь, а их открыли только в XX столетии.

— Поить его и укрывать потеплее, — ответила Киврин.

— Господь не оставит его, — проговорил Рош, глядя на клирика.

«Оставит, — возразила Киврин. — Уже оставил. Половину Европы».

— Господь не может помочь нам в борьбе с чумой, — сказала она вслух.

Рош кивнул и взял плошку с елеем.

— Наденьте повязку, — напомнила Киврин и, подобрав с пола последнюю тряпицу, завязала ее у Роша на затылке. — Без повязки к нему не подходите.

Лишь бы он не заметил, что она сама без повязки.

— Это Господь наслал на нас чуму? — спросил Рош.

— Нет. Нет-нет.

— Тогда, выходит, это козни дьявола?

Соблазн сказать «да» был велик. Почти вся Европа считала чуму происками антихриста. И устраивала охоту на слуг антихриста, истязая евреев и прокаженных, забрасывая камнями старух, сжигая молодых девушек на костре.

— Никто ее не насылал, — объяснила Киврин. — Это хворь. В ней нет ничьей вины. Господь помог бы нам, будь это в его силах, но он… — Но он что? Не слышит нас? Отвернулся? Не существует? — Ему не до нас, — неуклюже вывернулась она.

— И нам придется самим?

— Да.

Рош опустился на колени у кровати и на минуту склонил голову над сложенными ладонями.

— Я знаю, что Господь послал нам тебя на великое благо.

Киврин тоже преклонила колени и сомкнула ладони.

— Mittere digneris sanctum Angelum , — проговорил Рош. — Благоволи послать святого ангела Твоего с небес, дабы он сохранил и защитил всех собравшихся в доме сем.

— И убереги Роша от заражения, — шептала Киврин в диктофон. — Убереги Розамунду от заражения. Пусть клирик умрет, прежде чем чума доберется до его легких.

Распевный голос Роша звучал так же, как когда-то давно, когда он читал молитвы у ее постели. Оставалось только надеяться, что клирику он приносит такое же утешение, как когда-то ей. По его виду сложно было понять. Исповедаться он уже не мог, а помазание причиняло боль. Он дернулся, когда ладоней коснулся холодный елей, дыхание становилось все шумнее с каждой строкой молитвы. Наконец Рош поднял голову и посмотрел на больного. На руках клирика проступали крошечные иссиня-черные кровоподтеки — это значит, что под кожей один за другим лопались сосуды.