Гоар Маркосян-Каспер - Четвертая Беты

— Ужасно, — сказал потрясенный Дан. — Подло. Низко. Возмутительно.

— Ну что? Теперь тебе все ясно?

— Почти. Кроме одной детали.

— Какой?

— Почему Изий не убрал Нита?

— Вот-вот, — оживился Поэт. — Признаюсь, мне самому это непонятно. Зачем ему свидетель? Как ты думаешь, Маран?

Маран пожал плечами:

— Трудно сказать. По-видимому, Нит ему для чего-то нужен.

— Для чего?

— Кто его знает. Возможно, как оружие против Лайвы.

— То есть?

— Могу поспорить, что к Ниту приходили не люди Изия, а люди Лайвы.

— Верно, — удивился Поэт. — Позднее, в Крепости, он видел одного, ему удалось выяснить, это действительно был человек Лайвы.

— Вот тебе и объяснение. Помнишь, какую заметную роль играл Лайва в первый год после смерти Рона Льва? А кто он теперь? Изий крепко держит его в руках.

— Пожалуй, что и так, — сказал Поэт рассеянно. — Маран!

— Да?

— Что будем делать?

— Кто? Мы? Ты и я?

— Почему только?.. А, понимаю! Да. Ты и я.

Маран промолчал.

— Я рассказал тебе все. Прямо и откровенно. Теперь твой черед. Прямо и откровенно скажи: можно ли с помощью этих сведений свалить Изия?

— Свалить? Прямо и откровенно: не уверен. Боюсь, что этого мало.

— Ну а вместе с волнениями крестьян?

— Не знаю. Надо обдумать, — сказал Маран, вставая.

— Думай. — Поэт тоже поднялся с места, нервно стиснул пальцы и повторил: — Думай. Отдаю в твои руки… все. И всех.

— Боишься? — спросил Маран, глядя на него в упор.

— Не за себя.

— Но боишься. Не доверяешь.

— Все-таки четыре года… — сказал Поэт тихо и вдруг засмеялся. Затем оборвал смех, сделал резкий размашистый жест крест-накрест, словно что-то перечеркивая, и протянул Марану руку.

Район развалин оставался неосвещенным, но безжизненным, как обычно, не выглядел, скользили какие-то неясные тени, время от времени доносились отзвуки отдаленных голосов. Дан покосился на своих спутников. Даже молчание их было разным, глубокая сосредоточенность Марана резко контрастировала с нетерпеливым ожиданием Поэта.

Свернули за руины левого крыла дворца Расти. Дан первым увидел группу людей человек в двадцать и остановился. От группы отделились две тени, двинувшиеся наперерез. Через минуту на узкой тропинке, полностью перегородив ее, выросли двое мужчин.

— Кто такие? — спросил один из них и сразу же, — это же красавчик Маран! Как всегда, без охраны?

— Больно смел, — согласился второй. — Не пора ли напугать его?

Маран не шевельнулся, но тут Поэт сделал шаг вперед и оказался на свету.

— Гляди, Поэт, — сказал первый из мужчин совсем другим тоном, уважительно-нежно. — Пойдем с нами, перекинемся парой слов? Очень надо.

Поэт заколебался, потом повернулся к Марану.

— Я, пожалуй, останусь. Встретимся утром у Дины, как договорились.

Он направился к кучке, стоявшей поотдаль, и оба остановивших их человека последовали за ним, даже не оглянувшись на Дана с Мараном. Поэта приветствовали дружными радостными восклицаниями, на что он молча, с достоинством прирожденного вождя наклонил голову.

Дан скосил глаза на Марана — как ему эта встреча? — но Маран был невозмутим, его строгое лицо казалось высеченным из камня… и хорошо высеченным, красавчик Маран, ишь ты! Ничего подобного о своем спутнике Дан до сих пор не слышал и теперь, глядя на него, словно впервые видел сильный подбородок, четко очерченные губы маленького твердого рта, прямой нос, темно-серые глаза, отлично сочетающиеся со светло-русыми волосами… лицо в порядке, ни к одной черточке не придерешься!.. широкий разворот плеч, узкие бедра, длинные стройные ноги… черт возьми, сложением он не уступал самому Дану, правда, был чуть пониже… Особое изящество его юношеской фигуре придавала странная грация походки, отточенных, по-кошачьи мягких, плавных движений… В сущности, кроме немного необычного оттенка глаз, от землянина его отличала лишь походка, признак, несомненно, не врожденный, а приобретенный, та же грация была в небольшой, но соразмерной фигурке Поэта и в массивном теле Дора. Дан вспомнил, как на одном из его уроков Маран упомянул о древней гимнастике, которой увлекался в ранней юности — при Изии эта гимнастика была запрещена, так как примыкала к философской доктрине, не совпадающей с официальной. Маран рассказал о себе, но по неуловимой специфике движений Дан угадал в Поэте знатока той же системы и уже не в первый раз задумался об узах, соединяющих этих троих. Что их связывало и разъединяло вчера и сегодня, как сложатся их отношения дальше, сможет ли кто-либо из них перешагнуть через друга детства и юности, если да — кто? Возможно, кто-то из них отдаст жизнь за другого…

Маран оборвал его мысли.

— Скажи, Дан, — спросил он вдруг, — на чьей ты стороне?

— Я думаю, что Поэт прав, — ответил Дан незамедлительно, — Изий преступник, он совершил неслыханную подлость.

— Ну и?

— Что «ну и»?

Маран вздохнул.

— Разделять чью-то точку зрения по какому-либо вопросу еще не значит быть на его стороне. В моем понимании, конечно. Ведь за словом должно следовать дело. Или у вас там все иначе?

Произнося последние слова, он вдруг посмотрел вверх, в небо, и Дан растерялся.

— У нас там?

— Когда я был еще мальчишкой и бегал с Поэтом к Мастеру, он… я имею в виду Мастера, разумеется… показал нам запись старого предания, — начал Маран задумчиво. — В предании повествовалось о том, как довольно давно, надо полагать, где-то на исходе Темных веков, в окрестностях города Синука опустился небесный корабль, из которого вышли Люди с зелеными глазами, так они названы в тексте. Вначале горожане перепугались, но потом, увидев, что Люди с зелеными глазами очень похожи на бакнов, разве что выше ростом, отвели их к Мудрецу Синуки… Знаешь, что это такое, нет? Бакны всегда славились тягой к знаниям и уважением к ученым людям, это даже в Темные века отличало нас от варваров… как видишь, мы не так плохи, как могли тебе показаться… — последнюю фразу Маран произнес с нескрываемой горечью. — И в бакнианских городах была такая странная должность, или не совсем должность, скорее, звание, а вернее и то, и другое. Особых привилегий она не приносила, только огромный авторитет. Стать Мудрецом было отнюдь не просто. Каждый город содержал на общественные средства так называемую Школу мудрости, куда ежегодно приходили держать экзамен все юноши, имеющие тягу к знаниям… кстати, к испытаниям в Школе допускались все, независимо от положения и состояния, сын нищего имел такие же права, как сын властителя, требовалось только быть грамотным, а грамоте и счету обучали в группах при Школе всех желающих. На испытаниях отбирали самых умных и сообразительных юношей, окончив Школу, они получали звание Советника… Тебе интересно все это?