Гоар Маркосян-Каспер - Четвертая Беты

— Нет, спасибо. Хорошие слова, но не мои.

— Честно говоря, и не мои.

— Идущий, — задумчиво повторил Поэт. — А вернее, идущие. Это про нас. Как думаешь, Маран?

Маран вздохнул.

— Что ты хотел мне сказать?

— Куда ты торопишься? Неужели тебе уже наскучило общество старого друга? Или ты боишься, что наверх донесут о твоих встречах с мятежным поэтом?

— Я ничего не боюсь.

— Врешь! Боишься потерять… если не жизнь, так власть.

— В моем положении власть теряют только вместе с жизнью.

— Верно. Поэтому человек в твоем положении боится потерять и то, и другое.

— Либо ни то, ни другое.

Поэт откинулся на спинку стула.

— Удивительный ты человек, Маран, — сказал он неожиданно примирительным тоном. — Знаешь, что меня больше всего мучает? Я не знаю за тобой ни одного преступления. Конечно, преступны сами ваши законы, и уже то, что ты им служишь, преступление. Но я имею в виду не это. За любым из верхушки я знаю случаи, когда они попирали даже эти законы, а за тобой — нет. Я хотел бы знать хотя бы об одном преступлении, совершенном тобой лично. Мне было бы как-то проще…

— Проще что?

— Проще жить, наверно.

— Понятно. Вычеркнуть хочешь? — Голос Марана чуть дрогнул, почти незаметно, но Поэт дернулся и впился в него взглядом.

— Тебя? Как же я вычеркну? Жизнь ведь не рукопись, чтоб ее править, — сказал он тихо.

— А почему ты не хочешь допустить, что я не совершал преступлений? — спросил Маран уже спокойно.

— Это невозможно. В нашем государстве начальник спецотдела Охраны не может не быть преступником. Его просто не держали бы на таком посту. Разве что ему известны тайны, от которых зависят судьбы сильных мира сего…

— Не будь наивным, Поэт! Подобные тайны — оружие обоюдоострое, они опасны. Человека, в них проникшего, убирают вместе с тем, что ему удалось узнать.

— А если он примет меры предосторожности?

— Какие?

— Ну например, оставит у надежных людей сведения, подлежащие обнародованию в случае его гибели.

— Ты рассуждаешь, как ребенок. Из человека, совершившего подобный опрометчивый поступок, выколотят все имена и адреса… не дай тебе Создатель узнать о пытках, которые всего лишь повседневность подвалов Крепости.

Поэт придвинулся ближе и заглянул Марану в глаза, тот не отвел взгляда. Наступило тяжелое молчание.

— Спасибо, что предупредил, — сказал Поэт наконец. — Правда… Признаться, ты поставил меня в затруднительное положение. Ну и дураком же я был. Вообразил, что посвятив в тайну несколько человек, застрахую себя хотя бы на время, пока не приму решение, и пожалуйста, оказывается, я подставил под удар других… среди них еще и женщин плюс ко всему…

Дан похолодел.

— Почему ты заранее решил, что всех выдашь? — пробормотал он, не узнавая собственного голоса. — Любую пытку можно выдержать, если знать, во имя чего…

— Я не люблю красивых слов, — оборвал его Поэт. — Лучше сказать меньше, а сделать больше. Но, в любом случае, предусмотреть надо все. Недостойно мужчины положиться на собственную стойкость и погубить доверившихся ему людей, если окажется, что крепость духа и крепость тела не одно и то же.

— Ты не уверен в себе?

— Я уверен в себе, но сотни людей получше меня и не менее уверенных в себе отрекались не только от других, но и от самих себя. — Он задумался. — По-моему, есть один-единственный способ спасти тех, кому я доверил эту тайну: сделать ее достоянием всех. И как можно скорее. Что скажешь, Маран?

— Сначала я должен узнать, о чем речь.

— Сейчас объясню. Не думаю, впрочем, что я в состоянии тебя особенно удивить… — он снова умолк, глядя на Марана то ли испытующе, то ли с сомнением.

— Колеблешься? — спросил тот.

— Да… А впрочем, нет. Будь что будет! Маран! Ты, конечно, знаешь, где Нит?

— Какой Нит? Врач Рона Льва?

— Да.

— На каторжных работах в северо-восточной спецзоне. Особо строгого режима, высшей секретности. В полутора сутках езды отсюда.

— Точно. Так вот, три дня назад я говорил с ним. В этой самой спецзоне особо строгого режима, высшей секретности.

Маран не шевельнулся.

— Ты мне не веришь?

— Почему же?

— Ну… Я же вижу. Думаешь, что туда невозможно пробраться. И тем более выбраться обратно. Так?

— Не так.

— А как же?

— Я знаю, что ты там был, — спокойно сказал Маран. — Знаю и, с кем.

Поэт подскочил от неожиданности.

— Интересно, происходит ли в Бакнии что-нибудь, чего ты не знаешь?

— Может, и происходит, — ответил Маран флегматично. — И что же рассказал тебе Нит?

— А этого ты не знаешь?

— Представь себе, нет. Правда, догадываюсь.

— Догадываешься… — проворчал Поэт. — То есть знаешь, но своими словами, так сказать? Ладно. Так вот, Нит, как тебе известно, присутствовал при последних минутах Рона Льва. Но не только. Он был врачом Рона последние четыре года его жизни и последние месяцы день за днем наблюдал его. Нит абсолютно… слышишь ты, абсолютно уверен, что Рон Лев умер от хронического заболевания. Болезнь сверхроста, не очень часто встречающаяся, но хорошо известная, Нит клянется, что ее ни с чем не спутаешь. После смерти Рона Льва Нит и еще два врача — совет смерти, как положено, составили протокол смерти и подписали его. Как тебе это?

— Дальше.

— А ты знаешь, что было еще и «дальше»? Ладно. На следующий день, точнее, следующей ночью, к Ниту приехали четверо неизвестных и потребовали… внимание!.. чтобы он подписал некое письмо… когда он мне его пересказал, я понял, что это и было знаменитое «письмо Нита». Нит отказался, тогда его без особых церемоний водворили в мобиль и увезли в Крепость. Он сидел в подвалах, в одиночке, потом его без суда и следствия, без вынесения приговора переправили в эту твою спецзону. Такую, где сидят убийцы и грабители, осужденные на пожизненное заключение, они издеваются над беднягой всячески. Изощренная месть за честность, так я полагаю…

— Не только. Еще и гарантия сохранения тайны.

— Пожалуй. Как бы то ни было, мне удалось добраться до него… о подробностях распространяться не буду, тем более, что ты и так их знаешь… Короче говоря, я записал его рассказ…

— На катушку?

— Да.

— Ах вот о чем шла речь. Записал — и, конечно, оставил у Дины?

Поэт зло взглянул на Дана.

Маран улыбнулся.

— Не бросай на бедного Дана свирепых взглядов. Он мне ничего не говорил.

— Откуда же ты узнал?

— Ниоткуда. Просто я знаю тебя…

— Меня и все глупости, которые я в состоянии совершить.

— Примерно так. Ну и что дальше?

— А как ты думаешь?

— Тут особого ума не надо. Полагаю, что ты поехал к двум другим врачам, подписавшим протокол смерти… если, конечно, Нит назвал тебе их.

— Назвал.

— Значит, поехал. И никого не нашел.

— Разумеется. Их увезли в ту же ночь, что и Нита. И все. С концами. Может, тебе известно, что с ними сталось?