Гоар Маркосян-Каспер - Четвертая Беты

Маран побледнел от бешенства. Дан увидел, как судорожно сжались пальцы его рук, по привычке наполовину засунутых в узкие карманы, казалось, сейчас он ударит Дора, но он сдержал себя усилием воли, резко повернулся и пошел прочь. Дина рванулась было за ним, но Поэт поймал ее за руку.

— Не надо. Он справится сам. — И Дору: — Зря ты так.

— Нет, не зря, — сказал Дор упрямо. — Сколько прошло месяцев с тех пор, как он трепался о необходимости поддерживать авторитет власти и о рабстве бакнианской души? А теперь вдруг стал считать рабов за людей, да? Чистеньким хочет быть — он!

— Откуда эта злоба, Дор? — изумленно спросила Дина. — Нельзя так. Это не по-дружески.

— Это просто не по-человечески, — рассердился Поэт. — Чего ты от него хочешь, не понимаю.

— Я хочу, чтоб он не забывал, кем служил у Изия…

— А он и не забывает, — оборвал его Поэт.

— Как тебе не стыдно, Дор? — горестно сказала Дина. — Он спасал людей. Он сохранил картины Лея и бесценные реликвии из дворца Расти… я говорю только о том, что касается лично меня…

— Спасал, верно. Одного из ста, а остальные? Да и то, сначала он должен был очухаться. Когда это произошло? Год назад, два, пять? Только не говорите мне, что в самом начале, тогда он просто не пошел бы в Охрану… Пусть пять лет! А что было до того? Что он успел натворить? Небось служил верой и правдой!

— А ты, конечно, во всем разобрался сразу? — спросил Поэт зло. — В первый же день, как Изий пришел к власти, ты взглянул на него и определил, что он убийца и скот. Так?

— Я — нет, но…

— Какое еще «но»? И я — нет. И он — нет. Ошибся человек, понимаешь ты, ошибся! Оставь ты его в покое, ему и без тебя тошно.

— Не оставлю. Я не хочу, чтоб он всех развенчал, а сам благополучно остался в стороне. Это нечестно.

— А он и не собирается оставаться в стороне, — вмешался Дан.

— Вот как? — издевательски процедил сквозь зубы Дор. — Может, он еще и в отставку подаст?

Поэт и Дан переглянулись.

— Ладно уж. Поднимемся к Дине, просветим этого обормота, — предложил Поэт.

— Это меня, что ли? — воинственно спросил Дор.

— Тебя, тебя…

Маран явился домой под утро. Дан не спал, лежал в темноте, оставив дверь в смежную комнату открытой. Он скорее угадал присутствие Марана, чем услышал его. Беззвучно отворилась входная дверь, Маран прошел к себе в спальню, отдернул занавеску, распахнул окно, все это совершенно бесшумно, Дан только увидел его силуэт в голубоватом свете Мины… Рэта уже зашла, но меньшая из лун, Мина, висела низко над горами… Какое-то время Маран стоял, глядя в небо, потом повернулся к стоявшему под окном рабочему столу, открыл бутылку карны, налил себе, выпил — как всегда, ни звона стекла, ни шума льющейся струи, и сел в кресло у стола. Долго сидел неподвижно, потом, наверно, протянул руку, до Дана донесся первый звук — протяжный голос струн ситы.

Когда после долгого мучительного разговора у Дины они с Поэтом и Дором пришли сюда… Дор рвался объясниться… Марана на квартире не оказалось, не было его и в служебном кабинете, им удалось найти только сердитого Мита, который сказал в сердцах:

— Все, хватит, завтра подаю заявление, пусть меня освободят и пошлют охранять реликтового дракона. Менее хлопотно.

— От кого? — поинтересовался Поэт.

— Что?

— Дракона, спрашиваю, от кого охранять?

— От экспедиций, от кого же еще… Как я устал, всемогущий Создатель!

— Но ты ведь можешь его вызвать, не так ли? Разве у тебя нет с ним связи?

— Могу, но… — Мит замялся.

— Но?

— Да я уже вызывал.

— И что?

— Выругался. Сказал, чтобы без дела не смел приставать.

— Подцепил какую-нибудь красотку и пошел утешаться, — констатировал Дор. — Ладно, подождем.

Было далеко за полночь, когда терпение Дора лопнуло.

— Он будет развлекаться, а мы сидеть до утра? Благодарю покорно. Я хочу спать. Поэт, идешь или остаешься?

Поэт пошел с ним, в дверях задержался, обернулся к Дану.

— Скажешь Марану… или нет, не надо ему ничего говорить, — он снял с плеча ситу, отнес ее в смежную комнату, служившую Марану и спальней, и домашним кабинетом, и положил на рабочий стол.

Дан не выдержал.

— Маран, — сказал он вполголоса, — не бери в голову.

— Не спишь? — Маран прошел к нему в комнату и сел в кресло напротив. — Понимаешь, если б это был не Дор… Мы ведь знаем друг друга с детства.

— Но на какое-то время вы ведь порвали друг с другом, нет?

— Да. Не тогда, когда я пошел в Охрану… Наверно, после смерти Мастера? Нет, даже чуть позже, когда меня назначили Начальником спецотдела… Да, было. Но ведь с Поэтом мы не утратили способность понимать друг друга…

Он умолк. Дан боялся заговорить и боялся промолчать, он не ожидал от Марана откровенности, скорее, холодной гордости, и теперь не знал, как вести себя дальше.

— Что ты решил? — спросил он наконец.

— Наплевать на все и уехать. В пустыню.

— Маран! Люди тебе поверили.

— Ничего, Дор их разуверит.

— Маран!

— Все! Давай спать.

Дан проснулся от звука голосов в соседней комнате.

— Опомнись, Маран! Или ты и вправду думаешь, что за тобой народ? Те несколько десятков тысяч, которые вам удалось собрать на Главной площади…

— Пятьсот.

— Пятьсот?

— Тысяч. Половина взрослого населения Бакны.

— Пусть пятьсот. Что такое пятьсот тысяч в стране с населением в сорок миллионов…

— Тридцать семь.

— Что ты меня без конца перебиваешь?

— Уточняю.

— Это не существенно.

— Существенно. Эти три миллиона, пропавшие за пятнадцать лет… два с половиной, если вычесть военные потери… Два с половиной миллиона человек ушли в небытие в результате вашей деятельности.

— Чьей деятельности? — ядовито переспросил собеседник Марана. — Я не ослышался?

— Нашей. Нашей общей деятельности, — после секундной паузы сказал Маран хмуро.

— Нет, дорогой мой, — прошипел тот, — не примазывайся к большому делу. Я давно тебя раскусил, Маран… только вот улик собрать не мог, слишком ловко ты заметаешь следы. Но меня ты не проведешь. Слишком много странностей возникало в твоем ведомстве в последние два-три года. Куда, например, пропали свидетели по делу «двадцати восьми»? Как могло случиться, что год назад осужденный на смертную казнь без отсрочки лидер группы «Принципы» Серт Гала, бесследно исчезнув по дороге из суда в тюрьму, на прошлой неделе вдруг выныривает в провинции на многотысячном митинге и требует расследования деятельности Изия Гранита? Каким образом картина Вениты, подлежащая по приговору сожжению, оказалась на стене твоего кабинета? А где сам Венита? Месяц назад в издательство Лиги принесли полтора десятка книг с твоей личной запиской. Как сохранились эти книги, ведь они были изъяты и должны были быть уничтожены… все эти грязные пасквили! А куда делись улики по делу Третьей Военной школы? Я тебе приведу еще сотню примеров, я давным-давно догадался, что ты предатель, но Изий не послушался меня, не захотел поверить… «Маран не боится меня, значит, не боится никого. Если что — вы, трусы, попрячетесь в щели, а он меня прикроет»… Ему казалось, что он очень предусмотрителен, он только не предусмотрел, что верности ты предпочтешь власть…