Роберт Силверберг - Царь Гильгамеш

– Все, как в том моем сне, – сказал он мне мрачно. – Боги посоветовались и решили, что я тот, кто должен умереть, потому как ты царь.

– Ты не умрешь, – сказал я с любовью. – Никто еще не помирал от боли в руке. Должно быть, ты ее перетрудил, когда полз в этом проклятом туннеле.

Я послал за знахарями: к ночи они снова сделают тебя здоровым.

Он покачала головой:

– Говорю тебе, Гильгамеш, я умираю!

Мне стало и страшно, и больно слышать, каким слабым и усталым голосом он говорит. Он сдавался в плен тому проклятому демону, который вселился в него, а это было совсем на него непохоже.

– Не смей! Я этого не хочу! – воскликнул я. – Я не дам тебе умереть!

Я встал на колени возле его ложа. Лицо его горело, лоб покрылся потом.

Я настойчиво сказал ему:

– Брат мой, я не вынесу, если тебя потеряю. Умоляю тебя, не говори более о смерти. Знахари уже идут, они тебя живо поставят на ноги.

Я сидел возле него, как львица, которая охраняет своих детенышей. Он бредил, стонал, глаза его затуманились. Он сказал, что у него все болит.

Не было в его теле места, которое бы не страдало от невыносимой боли. Он лежал, трясясь от лихорадки, охваченный страхом смерти, а я чувствовал за него тот же страх. Видя его в таком состоянии, я вспомнил, что и сам смертей, и это терзало меня, как если бы кто поворачивал нож в свежей ране. Смерть была моим старым врагом, и хотя она пришла, чтобы позвать не меня, а моего друга, это вызвало во мне прежний страх. Я собрал всю свою волю и решил не сдаваться смерти и не позволить ей забрать Энкиду.

Я делал все, что только могло облегчить его страдания. Быть может, присутствие во дворце барабана влияло на него так гибельно. Я приказал жрецам вынести барабан за городские стены и там сжечь, применяя заклинания, которые разгоняют злые чары. Я сожалел о потере, но я не стал держать барабан при себе, зная, что из-за него заболел Энкиду. Поэтому барабан сожгли. Но Энкиду не поправлялся.

Пришли самые искусные врачеватели, маги и гадальщики города. Первым осмотрел его старый Наменнадума, царский жрец-бару, великий узнаватель будущего. Он долго осматривал больного справляясь со знаками судьбы, потом призвал меня к ложу больного и сказал:

– Опасность очень велика.

– Тогда прогони ее, гадатель, а то сам окажешься в куда большей опасности, – ответил я.

Наменнадума, должно быть, такие угрозы слышал и раньше, так что мои грубые слова совсем его не задели. Он спокойно ответил:

– Мы будем его лечить. Но нам надо знать больше. Сегодня мы посоветуется со звездами, завтра проведем гадание на овечьей печени, а потом начнем лечение.

– Почему так долго ждать? Гадай сегодня.

– Сегодня неблагоприятный день, – сказал жрец-бару. – Это неудачное время месяца, и луна не сопутствует удаче.

С этим я спорить не мог. Поэтому он отправился прочь изучать звезды, а в комнату вошел водяной человек, великий знаток лекарств. Этот доктор коснулся рукой груди Энкиду, его щеки, покивал головой и нахмурился. Потом он сказал мне, будто я тоже был каким-то азу:

– Мы дадим ему порошок анадишиму, и молодое семя дуашбура, смешанные с пивом и водой. Это остановит лихорадку. А что до его болей, то стебли сухого плюща, смешанные с пальмовым маслом, должны с этим справиться.

Чтобы он заснул, надо истолочь семя нигми, и дать ему еще вытяжку из корней и ствола арины, смешанных с миррой и тимьяном.

От надежды у меня захватило дух.

– И он тогда выздоровеет? – спросил я.

С некоторым раздражением знахарь ответил:

– Ему не будет так больно, и его лихорадка приостановится. Наступит улучшение и дойдет очередь до лечения.

В ту ночь Энкиду спал только чуть-чуть, а я совсем не сомкнул глаз.

Утром вернулся Наменнадума. Лицо его было мрачно, он отказался говорить, что он вычитал в звездах. Тогда я приказал ему отвечать. Он пожал плечами и сказал:

– Это не простое предсказание судьбы. Мы должны погадать еще на овечьей печени.

В комнату, где лежал Энкиду, поставили статую бога-врачевателя Ниниба, сына Энлиля. Перед ней была привязана маленькая белая овечка. Я смотрел на маленькое существо с печальными глазами, словно в ней была власть над жизнью и смертью Энкиду. Наменнадума совершил очищающий обряд, возлияния, заклинания, и заколол овцу. Резкими и четкими движениями он разрезал ей брюхо и вытащил дымящуюся печень, которую он тут же исследовал. Он осмотрел место, которое печень занимала в брюхе отцы. «Дворец печенки» – так он это называл. Потом стал вглядываться в саму печень, в ее доли, изгибы и вмятинки. Наконец он поднял голову, посмотрел на меня и сказал:

– Плохой знак, царь.

– Найди что-нибудь получше! – сказал я.

– Смотри, царь! Вот тут, в основании…

Я почувствовал, как закипает мой гнев.

– Ну и что?

Наменнадума забеспокоился. Он видел, как разгорается мой гнев, и знал, что это для него означает. Но если я надеялся, что запугаю его, то ошибался. Он сразу ответил:

– Это значит, что на больном лежит проклятие. Он умрет.

Звук его голоса прозвучал для меня, точно колокол. Я был в ярости. Я чуть не ударил его.

– Все мы умрем – проревел я. – Но еще не сейчас, не так скоро!

Проклятие тебе, за твои мерзкие карканья. Смотри хорошенько, жрец-бару!

Найди истинную правду!

– Что же мне, обманывать тебя теми словами, которые ты хотел бы слышать?

Он сказал мне эти слова таким тихим и несгибаемым голосом, что все мое бешенство мгновенно покинуло меня. Я понял, что рядом находится человек такой силы и величия, который не станет искать в своем искусстве лазейки, чтобы угодить, даже если это будет стоить ему жизни. Я овладел собой и, когда смог заговорить, я сказал:

– Правда – это то, что я хочу. Мне не нравится та правда, которую ты мне предлагаешь. Но я восхищаюсь тобой, Наменнадума. Ты человек чести.

– Я старый человек. Если я прогневаю тебя и ты меня казнишь, то что мне от этого? Но лгать, чтобы доставить тебе удовольствие, я не буду.

– Неужели все знаки неблагоприятные? – спросил я тихо, просяще, словно пытался вымолить надежду.

– Они очень нехорошие. Но он сам – человек огромной силы. Его еще можно спасти, если следовать правильным действиям. Я ничего не обещаю, царь.

Шанс есть, но он очень-очень мал.

– Делай все, что можно. Спаси его.

Жрец-бару мягко положил руку мне на плечо.

– Ты пойми, врачам запрещено лечить тех, чей случай безнадежен. Это вызов богам. Мы этого делать не можем.

– Я это понимаю. Но ты сам только что сказал, что есть маленькая надежда.

– Очень небольшая. Иной гадатель сказал бы, что дело безнадежное, что продолжать нельзя. А я все это тебе сказал, царь, чтобы напомнить, что опасно идти против воли богов.

Со вздохом нетерпения я сказал: